Проснулся в девять утра. За окном уже белел весенний день. Лучи солнца пробивались сквозь прозрачную штору, наполняя комнату живыми яркими красками.
— Ааа, — широко зевнул я, и сладко, до хруста суставов потянулся. Хотелось ещё минут двадцать поваляться и понежиться на белоснежной простыне, но надо было вставать. Привести себя в порядок, позавтракать, принять душ, и дождаться Саньку.
Повалялся в кровати минут пять, а потом пришлось пересиливать себя, хватать гигиенические принадлежности, и бодро шагать в ванную, протирая глаза. Там уже копошился Витёк, усиленно драивший зубы лохматой щеткой. Увидев мою заспанную недовольную физиономию, мужик выпучил глаза, и стрелой вылетел из ванны, что-то невнятно мыча и роняя хлопья вспененной пасты на пол. Пробежав пару метров он, сверкая тощими волосатыми ляжками, торчащими из голубых семейных трусов с белыми ромашками, ворвался в свою комнату и с размаху захлопнул дверь, провожаемый моим недоуменным взглядом.
«И чего этот бедолага меня так боится?» — удивился я — «Надо будет пухлую расспросить, каким образом я её мужика зашугал, что он чуть в штаны не напускает, стоит мне только появиться рядом».
Зашёл в общую ванную, почистил зубы, закрылся на защелку, побалдел под прохладными струями воды в душе, приходя в себя. Вылез, обтерся полотенцем, и направился на кухню. А там уже хозяйничала Танька. Толстушка стояла рядом с кипящей кастрюлей, и усиленно дула на ложку с борщом. Затем мадам шумом пылесоса затянула продукт в глотку, и прикрыла глаза, прислушиваясь к вкусовым ощущениям.
— Ну и как, вкусно? — насмешливо спросил я, наблюдая за этими манипуляциями.
Пухлышка дернулась от неожиданности. Вылетевшая из руки ложка взмыла вверх как ракета, а потом камнем полетела вниз, с оглушительным звоном встретилась с кафельным полом, чуть подпрыгнула и замерла, лежа на плитке.
— Ты чего? Нельзя же так пугать! Я чуть инфаркт не получила, — возмутилась пухлышка.
— Извини, я не думал, что по утрам такой страшный, — делаю скорбную физиономию.
— Да причем здесь это? Ты просто тихо подошёл, я не услышала, а потом как гаркнул, — Танька мой юмор не оценила, — я чуть с ума не сошла.
— Но ведь не сошла же, — улыбнулся я. — И вообще, странные вы какие-то. То Витька от меня драпает со всех ног, хотя я ему слова не сказал. То ты дергаешься как ошпаренная и ложки бросаешь.
— К тебе бы так подкрасться и неожиданно что-то крикнуть, посмотрела бы я на тебя, — надулась толстушка.
— Ладно, не злись, — делаю шаг вперед, обнимая нахохлившуюся пухлышку. — Извини, я не хотел тебя пугать.
Толстушка тает в моих руках, как мороженное в жаркий день. Хмурое лицо разглаживается и расплывается в довольной улыбке, шаловливые ручки начинают гладить мою грудь и живот, опускаясь всё ниже.
— Как голубки воркуют, — трескучий старушечий голос заставил нас отпрыгнуть друг от друга.
— Милые вы мои, — умилилась Петровна, снимая слезинку с краешка глаза. — Совет вам да любовь. Я тебе давно Танька говорила, Витька — как тряпка половая, давно пора с ним развестись. А вот Миша парень хоть куда. Всё при нём, статный такой высокий, настоящий кавалер. Бросай свою тряпку, и выходи за Мишку замуж. Эх, была бы я молодая, сама закадрила бы такого красавца.
— Я без тебя, Петровна, разберусь, что мне делать, — ворчит толстушка, обжигая старушку недовольным взглядом.
— Бабуль, а когда ты была молодой? — вкрадчиво интересуюсь я. — До крещения Руси или уже после? Или когда ещё мамонты бегали, а люди в пещерах жили?
Слишком активную бабушку, продвигающую идею женитьбы на Таньке надо грубо обламывать. Пусть лучше злится на меня, чем продолжает внушать пухлышке нехорошие идеи.
— Хамы, — надувается Петровна, — я к ним со всей душой, а они…