Зло из телевизора

Кононенко, оценив комичность ситуации, отвернулся, чтобы не рассмеяться. «Это же не Лиза! – говорила мне его поза. – Чего ты в пузырь полез, заступаешься неизвестно за кого?»

– Вы замечали, как добиваются гармонии на эротических фотоснимках? – стал поучать меня маститый художник. – Женщины-фотомодели всегда снимаются в туфлях на высоком каблуке. Это не прихоть режиссера съемки, а закон жанра. Туфли на высоком каблуке оптически удлиняют ноги модели. Чтобы женская грудь на фотографии выглядела привлекательной, она должна быть не меньше четвертого размера, иначе в кадре грудь не будет смотреться. Этой девушке у реки не хватает приятного изгиба ягодиц, и в кадре она получилась худосочной, неаппетитной. Модель в стиле «ню» снимать всегда очень трудно. Сама по себе обнаженная женщина не интересна зрителю. В ее образе должна присутствовать загадка, недосказанность. Короткая юбка на стройной девушке всегда будет выглядеть эротичнее, чем откровенно снятый голый зад. Фотография обнаженной женщины – это посыл, цель которого – вызывать сексуальные фантазии у мужчины.

Щелканов еще раз критически осмотрел отображение слайда на экране и продолжил:

– На данном снимке мы видим только половину фотографии. Для изготовления слайда вторую половину обрезали. По своему опыту я могу сказать, что на ней остался либо средневековый замок на горе, либо фрагмент дороги с роскошным автомобилем. При совмещении в единую композицию обнаженной девушки и старинного замка у зрителя возникает вопрос: «Какая эпоха запечатлена на снимке? Быть может, это времена рыцарей-крестоносцев?» Если на дороге будет стоять автомобиль, а около него – мужчины представительного вида, то зритель задастся вопросом: «Видят ли мужчины девушку? Понравилась ли она им?» Вопросы, возникающие при просмотре фотографии – это та недосказанность, которую жаждет получить зритель. Это интрига, это сладкий вкус потаенных фантазий, идеальное сочетание картинки, тела и действия. Без перчинки и изюминки любые, даже самые распрекрасные модели смотрятся как обычные голые бабы в общественной бане.

Фотохудожник замолчал на полуслове, внимательно посмотрел на меня. Я кивком головы ответил: «Получишь». Кононенко, заметив наш немой диалог, не стал вмешиваться и отвернулся к окну. Я достал из пачки сигарету, положил на стол рядом с собой. Щелканов ловко смахнул ее и спрятал в трусы.

– Что вы еще можете рассказать про эту фотографию? – спросил я.

– Такую псевдоэротику сейчас пачками штампуют в Прибалтике и Польше, – ответил эксперт. – Слайды продаются сериями по сто фотографий в каждом выпуске.

– То есть, – заинтересовался я, – этот снимок один из ста?

– Конечно! – согласился фотохудожник. – В начале фотосессии модель, полностью одетая, фотографируется в студии. Потом она выезжает на природу, и начинается покадровый стриптиз – каждую вещь с себя она снимает отдельно, иногда в два-три приема. Обнажившись, девушка принимает заманчивые позы, как бы любуется своим телом, поддразнивает зрителя. Окончание фотосъемки – это кадры, где модель вписывается в художественный ландшафт. Замок, роскошный автомобиль, подглядывающий из-за кустов невинный юноша…

«Вот ведь сукин сын! – раздраженно подумал я. – Он нам целый час лекцию по фотоискусству читал, а мог бы в двух словах все разъяснить. Одна фотография из ста! Немудрено, что Астара подобрала подходящий кадр».

Вызванный санитар увел Щелканова в корпус, а мы вернулись в кабинет Кононенко.

– Вот видишь, Андрей, как все разрешилось! – сказал Макар Петрович, усаживаясь за письменный стол. – Признайся, был щекотливый момент, когда ты в первый раз взглянул на слайд? У меня так внутри все замерло. Я в порядочности Лизы никогда не сомневался, но тут кто хочешь «на измену» попадет.

– Вообще-то я приехал поговорить не о слайде, а об Астаре. Откуда она узнала про меня и про Лизу? До вчерашнего дня мы нигде не пересекались… Макар Петрович, в прошлое воскресенье мы обсуждали две темы: «магические» способности Астары и маньяка. Наш разговор дошел до жрицы, и она решила припугнуть меня слайдом. Что ее всполошило? Маньяк? Не думаю. Я не вижу никакой связи между маньяком-имитатором и Астарой. Остается мое любопытство, которое Астара восприняла в штыки. Макар Петрович, кому вы рассказывали о нашем разговоре?

– Надеюсь, меня ты ни в чем не подозреваешь? – посерьезнев, спросил Кононенко.

– Макар Петрович! Я понятия не имею, с чего бы это Астара взбесилась на ровном месте. Если бы она угрожала только мне, то я плевал бы на ее угрозы. Скажу откровенно, лидер «Общества исходного пути» – мой друг. Если я попрошу о помощи, то его боевики разнесут логово Астары по кирпичикам. За себя я не боюсь, а вот по Лизе она может нанести удар… Я хочу разобраться, где причина, а где следствие. Я никого ни в чем не подозреваю, но есть слайд, есть Астара, есть я, есть Лиза. Что-то нас всех связывает в единую цепочку, и я хочу понять: чего Астара боится?

– Пойдем по порядку, – Кононенко достал лист бумаги, начертил на нем круг. – Это я. В воскресенье я, естественно, рассказал о нашей беседе жене и Перфилову. Мою супругу ни Астара, ни маньяк не заинтересовали, а вот Юра, Юра… Говорил ли я ему про Астару? Скорее всего, сказал… Или нет? Андрей, я пригласил Перфилова проконсультировать тебя о серийных насильниках. Если в разговоре с ним упомянул Астару, то только так, вскользь.

От окружности «я» Кононенко вывел два лучика, которые назвал «жена» и «Перфилов».

– Едем дальше, – он нарисовал еще два лучика. – Это мои коллеги: доктор Гительман и Виктория Витальевна Тарунова. В понедельник я разговаривал с ними про маньяка и упомянул тебя. Все, больше я ни с кем ни об Астаре, ни о насильнике не говорил.

– Перфилов не общается с Астарой? Они ведь одно поле окучивают.

– Юра Астаре руки не подаст, но у него в кровати через день да каждый день новая любовница. О чем он с ними щебечет, я не знаю.