Когда рушатся троны…

22
18
20
22
24
26
28
30

Но уже все кругом напирали на него с искаженными лицами, поднятыми кулаками. Того и гляди, начнут бить… Желавший отвести от себя грозу, Дворецкий нашелся:

– Товарищи, хотя положение наше далеко еще не катастрофическое, однако мы должны принять меры в самой столице. Эти меры – прежде всего избиение всей буржуазной сволочи. Кстати, я ловким маневром почти всю ее вывел на улицу. Я сейчас отдам приказание, чтобы все буржуи, без различия пола и возраста… Я мигом слетаю на машине в главное политическое управление и сейчас же вернусь, – и Ганди уже бросился к дверям, но здоровенный матрос Казбан, комиссар по морским делам, вырос на его дороге.

Они столкнулись, Дворецкий увидел на уровне своих глаз полуобнаженную грудь Казбана с выбритой шерстью и почувствовал ударивший ему в нос запах – смесь пота и пудры.

– В чем дело, товарищ Казбан?

– А в том, товарищ, – незачем беспокоиться! Вот вам телефон, звоните сколько влезет… Чего-чего, а избивать буржуев с превеликой охотой будут и по вашему телефонному приказанию. Не так ли, товарищи? – искал сочувствия Казбан у «маркитантки» Вероники, у Рангья, Штамбарова, у всех остальных.

– Правильно, товарищ Казбан, правильно! Зачем же, когда телефон есть!

Тщедушная фигурка Дворецкого вспыхнула благородным негодованием.

– Товарищи, это, это недопустимо. Вы оскорбляете меня самым недостойным образом. И, наконец, я, мое положение… Я взываю к нашей революционной дисциплине.

– Взывайте лучше в телефон, – бесцеремонно перебил его Казбан, – время зря уходит на болтовню…

Пожав плечами с видом несчастной жертвы, Дворецкий трясущимися пальцами взялся за трубку. Но в этот самый миг вновь зажужжал полевой телефон. И все притихли. Сталкиваясь плечами и головами, потянулись к маленькому круглому отверстию, глухо жужжащему, как майский жук.

И вместе с голосом телефонирующего врывалась в эту комнату с заплеванным, усеянным окурками старинным персидским ковром, пулеметная и ружейная трескотня.

– Белогвардейская пехота прорвала наш фронт. Горцы с кинжалами в зубах ураганом смели две линии окопов. Отряды особого назначения еле сдерживают пулеметным огнем наши дрогнувшие войска. Разведка обнаружила, что Адриан во главе конной группы вот-вот бросится преследовать нашу бегущую пехоту. Положение почти безнадежное. Мусульмане рубят и вырезывают наших бойцов, и в окопах текут целые ручьи крови. Что делать?

– Держаться, держаться до последнего человека! – пролепетал Дворецкий, вытирая вспотевшие лоб и лицо. Глотая слюну, – рот мгновенно пересыхал, – Дворецкий обратился к своим сообщникам:

– Товарищи, вы… вы слышали? Вы слышали, товарищи? Мы честные революционеры, но мы же… мы не, не донкихоты… мы… мы…

Казбан схватил его за кожаную куртку и притянул к себе:

– Что ты мямлишь там еще! Ты губишь нас всех! Говори же, говори, черт бы тебя драл. Ну, что? Что?..

– Товарищи, нам остается одно – спасать жизнь. Перейти на нелегальное положение и… и в Семиградию…

– В Семиградию? В Семиградию! – передразнил его Казбан, не выпуская из своих пальцев кожаной куртки. – А ты забыл, что железная дорога отрезана и там рыщут белогвардейские патрули? Забыл, сукин сын?

– Но нелегальное положение… нелегальное положение, – бормотал окончательно обалдевший, перетрусивший Дворецкий.

Казбан с силой отпихнул его от себя, и Дворецкий стукнулся затылком о золоченую раму какой-то мифологической почерневшей картины.