– Успеете! Я не хочу, чтобы нам помешали… Кто я такой? Лейтенант королевского флота Друди, о котором вы так возмутительно налгали от первого до последнего слова…
– Вы… вы… лейтенант Друди? – опешил редактор и уже нелепо, как-то совсем некстати спросил: – Почему же вы не в форме, а в штатском?
– В штатском легче проникнуть в ваш кабинет… Но, милостивый государь, от вас зависит, чтобы я не повторил свой визит уже в форме, да еще с парочкой моих матросов, этаких здоровенных молодцов…
– Чего же… чего же вы от меня хотите? Чего? – спрашивал Ганди с трусливой собачьей улыбкой, обнажив бескровные десны и зубы-клавиши, изъеденные червями.
– А вот мы сейчас побеседуем, – ответил Друди, устраиваясь поудобнее в кожаном кресле, – ну-ка, садитесь поближе ко мне и подальше от звонка… Вообще, не советую прикасаться к нему… Не советую! – значительно повторил лейтенант, поиграв камышинкой. – Вот что, сударь. Я имею о вас куда более точные сведения, чем вы о моих действиях в Сан-Северино. Отвечайте на мои вопросы. Но с условием говорить правду, не то будет хуже…
На столе задребезжал телефон. Макс Ганди, словно ища в этом спасения, снял поспешно трубку, но Друди с такой же поспешностью выхватил ее:
– Алло. Редактор очень занят! Он пишет важную передовую статью и убедительно просит его не беспокоить. Что? По экстренному делу?.. Никаких экстренных дел, – и Друди с размаху опустил трубку.
– Итак, ваше настоящее имя Лейба Дворецкий?
– Леон Дворецкий, – поправил Ганди.
– Пусть будет Леон. В конце девяностых годов вы бежали от воинской повинности из России в Америку…
– Да, я уехал в Америку…
– Затем вы поступили на службу агентом в австрийскую политическую полицию, перешли в русскую и вернулись в Петербург, занявшись журналистикой под псевдонимом Кирдецова. Не так ли?…
– Да, Кирдецов – мой литературный псевдоним.
– Покамест – довольно. Все ваши остальные мерзости мы оставим в покое. А теперь возьмите редакционный бланк и пишите…
– Что писать?
– А я вам сейчас продиктую… Готово? Пишите!..
– Я, дезертир русской армии Леон Дворецкий, я же впоследствии Кирдецов, искупивший свое дезертирство службой…
– Я этого не могу написать! – взмолился Ганди, кладя перо. Желтое пергаментное лицо его стало бледным.
– А я заставлю вас! Или вы хотите, чтобы этой камышинкой я превратил вашу физиономию в отбивную котлету? Со мной шутки плохи. Возьмите же перо!..
Ганди, холодея, чувствуя, как он проваливается в жуткую бездну, взял перо, плохо повиновавшееся дрожащим пальцам, и сделал кляксу.