— Нет. Кто-то просто опустил их в почтовый ящик у дороги.
— А потом кто-то перерезал веревки?
— Точно. Это было в октябре, если не ошибаюсь. Или в ноябре.
— И с тех пор больше ничего не происходило?
— Нет.
Они помолчали.
— А что там у тебя из вещей на берегу? — спросила Майя.
— Веревки и садки там так и лежат, насколько я знаю. Бакены. Сети. Плюс лодка.
Он посмотрел в окно над мойкой. Голые блестящие стволы деревьев острыми пиками вырисовывались на фоне еще не совсем темного вечернего неба.
— Могу забрать.
— Ты? Зачем тебе это?
— Хочу показать человеку, попавшему в беду, что я могу что-то для него сделать, а не только поедать булочки и резаться в карты.
Он опустил глаза.
— Хорошо. Конечно. Буду благодарен. У тебя есть фаркоп? Если нет, можешь взять мой. И прицеп у меня есть.
— Буду знать. Тогда съезжу, как смогу. Пока не скажу точно, когда, но постараюсь сделать как можно скорее, чтобы над тобой это не висело.
Он издал невнятный смешок.
— В том-то все и дело, что ничего надо мной не висит, хотя должно бы. Но я все отпустил.
Молчание.
— Они говорят, что мне надо снова обратиться к врачу, — произнес наконец Мартин. — Что я болен.
Майя подошла к нему и впервые обняла его. Точнее, это было даже не объятие. Она просто сжала его в руках, таким безвольным казалось его тело.