– Это мои.
– А я и не поняла.
– Это намеренный обман… «О» – это первая буква моего второго имени.
– Саймон, они прекрасны. Что вы делаете в полиции?
– Ну, разве мог бы я так же наслаждаться искусством, если бы занимался им двадцать четыре на семь? Рисование не дает мне свихнуться.
Он подошел к белому квадратному шкафчику на стене, открыл дверцу и достал стакан и бутылку виски.
– Вы и картины пишете?
– Нет. Я люблю линии – я работаю карандашом, ручкой, углем, но никогда красками.
– Как долго вы этим занимаетесь?
– Всю жизнь. Я ходил в художественную школу, но ушел, потому что там никто не интересовался рисованием или преподаванием рисования. Это было плохое время для меня. Всем нужно было это концептуальное искусство. Инсталляции. Мне было неинтересно.
– Но все-таки… – Фрея присела на диван. – Полиция?
– Я пошел в университет изучать право, чтобы можно было с помощью высшего образования быстро продвинуться на этой стезе. Всегда было только два варианта – рисование или полиция.
– Но ваши родители врачи.
– Все члены моей семьи уже в трех поколениях – медики. Я паршивая овца.
– Получается, вы внесли свежую струю.
– Моя мама только недавно осознала, что это можно видеть в таком свете.
– Ваш отец?
– Нет.
Он произнес это таким тоном, что она решила больше не задавать вопросов. Так что она замолчала и вместо этого нажала на поршень френч-пресса, наблюдая, как он медленно опускается вниз и прижимает молотые кофейные зерна ко дну.
Саймон сел в глубокое мягкое кресло напротив нее, непринужденно положил ногу на ногу и откинулся со стаканом виски в руках. Она с трудом могла дышать. На него было невозможно смотреть.