Боковая дверь собора Святого Михаила и Всех Святых закрылась за ней практически бесшумно. Большая часть огромного здания была в тени, но в боковой часовне был зажжен свет и горели свечи. Кэт ненадолго остановилась и посмотрела вверх, озирая пространство, объятое сводчатой крышей. Находиться внутри собора, в этой полутьме, – словно быть пророком Ионой во чреве кита. Как же все было иначе в прошлый раз, когда здесь собрались видные светские деятели и прихожане, одетые в свои лучшие наряды по случаю королевского богослужения. Тогда здесь гремела музыка и все пестрело яркими знаменами и торжественным облачением. Эти тихие, интимные утренние часы подходили ей гораздо больше.
Она заняла свое место среди пары дюжин людей, уже приклонивших колени, когда служка сопровождал священника к алтарю.
Она сочла бы невозможным работать врачом без той силы, которую придавала ей вера. Большинство тех, кого она знала и с кем работала, казалось, прекрасно справлялись и без этого, так что даже в своей семье она была странным исключением, хотя Саймон, как она думала, был уже близок к тому, чтобы разделить ее убеждения.
Когда она поднялась на балюстраду для причастия, перед ее глазами живо встало воспоминание о том, как они последний раз были здесь с братом, сидели плечом к плечу. Это были похороны трех юных братьев, убитых собственным дядей. Саймон находился в соборе официально как полицейский офицер, ответственный за расследование, а Кэт – как семейный терапевт. Это была душераздирающая служба. По другую сторону от нее сидела Пола Озгуд, патологоанатом, которая присутствовала на месте преступления и работала с телами потом, во время расследования. Позже она призналась Кэт, что была тогда беременна вторым ребенком. Как она справилась, до сих пор оставалось для Кэт загадкой: какой силы должна была быть ее профессиональная отстраненность, чтобы спокойно осматривать эти три маленьких тела, изувеченные топором и ножом мясника? Такие люди и полицейские, как Саймон, – вот кому нужна была вся сила и поддержка, какую только можно найти. По сравнению с их трудом ее работа врачом общей практики в таком милом городке, как Лаффертон, казалась сущим пустяком.
Короткая служба закончилась, и ленты дыма от погасших свечей медленно спускались на нее… Она стояла на месте. Женщина, которая уже продвигалась к выходу через узкий проход, встретилась с Кэт глазами, а сразу за ней – другая. Обе улыбнулись.
Кэт немного отодвинулась, пропуская их вперед, а затем сорвалась с места и быстро проскользнула к двери на противоположной стороне главного прохода. Отсюда она могла сбежать через лужайку к дорожке, которая вела на улицу, прежде чем кому-то удастся поймать ее и, рассыпаясь в извинениях, попросить о неофициальной консультации.
Не считая нескольких служителей собора, мало кто постоянно проживал в этом районе в шикарных домах эпохи короля Георга, большинство которых уже давно превратились в офисы.
Здание, где жил Саймон Серрэйлер, находилось в дальнем конце улицы, из его окон с одной стороны открывался вид на окрестности, а с другой – на реку Глин, которая тихо протекала через эту часть Лаффертона. Вход в дом шесть по Сент-Майкл находился рядом с чугунным мостом, который вел на другую сторону набережной. Под ним постоянно суетилась стайка крякв. Чуть выше по течению плавали лебеди. А весной, сидя у окна Саймона, можно было увидеть, как между берегами летают зимородки.
Кэт нажала на звонок над чехардой медных табличек напротив узкой деревянной полоски с изящной подписью:
Зная своего брата настолько хорошо, насколько это было возможно, – если кто бы то ни было вообще мог похвалиться, что знает его, – она совсем не удивилась решению Саймона жить в одиночестве, на самом верхнем этаже, в окружении офисов, пустовавших большую часть времени, когда он был дома, имея в качестве компании только крякающих уток, плещущуюся воду и звонящие колокола собора.
Сай отличался ото всех – и от своих брата и сестры, с которыми они были тройняшками, Иво и Кэт, и еще больше от своих родителей или кого-либо другого из обширного семейства Серрэйлеров. Он всегда был белой вороной, с самого раннего детства, о котором у Кэт остались хоть какие-то воспоминания, и он не очень хорошо вписывался в компанию вечно громко спорящих, отпускающих довольно-таки прямолинейные шутки медиков. Как такой тихий, замкнутый человек вписался, и вписался довольно-таки неплохо, в ряды органов полиции, оставалось еще одной загадкой.
В здании было сумрачно и тихо. Шаги Кэт гулко отдавались на деревянной лестнице, по которой она поднималась все выше и выше через четыре узких пролета. На каждой из площадок она включала лампочку с таймером, которая выключалась сразу перед тем, как она добиралась до следующей.
– Кэт, привет! – Ее брату ростом шесть футов четыре дюйма пришлось согнуться вдвое, чтобы заключить ее в медвежьи объятия.
– У меня был ранний вызов, а потом я решила сходить на семичасовую службу.
– Значит, ты пришла позавтракать.
– Ну по крайней мере выпить кофе. Я и не ожидала, что у тебя найдется какая-то еда. Как Италия?