Иван Лукич встрепенулся:
– В смысле? Что то не так?
Миша положил руки на стол:
– Воронина задержали, но в убийстве теще, он не сознается. Он в принципе вообще ни в чем не сознается. Когда ему предъявили записи, он явно опешил, но замолчал. Сказал лишь одно – что больше никому ничего не расскажет.
Полковник потрепал себя по лысеющей голове:
– Хрен, редьки не слаще. А смысл молчать то. В чем, как говорится прикол? Он садится в ту же электричку. Камеры – это фиксируют. Он скрывает, что уже месяц, как находится без работы. А с дочкой удалось поговорить?
Корнилов покрутил головой:
– Это уже Питерский следователь будет с ней разговаривать. Но он обещал, держать меня в курсе.
– Эх… – Захаров встал с кресла и медленно заходил по кабинету – А я уже размечтался. Значит стою, такой перед журналистами в новой форме. И рапортую – "Мол убийца пойман, район может спать спокойно"
Корнилов ничего не ответил. Иван Лукич медленными шагами подошел к маленькому шкафчику и достал оттуда бутылку коньяка.
– Накатим по рюмахе? – Обратился он Корнилову
Миша пожал плечами. Рюмка коньяка не помешала бы, в заключении довольно трудного дня.
Полковник вернулся к столу и сел в свое кресло. Он засунул руку, куда то под стол и достал два граненых стакана. Корнилов увидев эту картину, ухмыльнулся:
– По рюмочке говорите?
Полковник улыбнулся:
– Стопок у меня нет. Так по стакашке мазанем…
Иван Лукич налил по пол стакана:
– Слушай, а значит этого работягу то, которого ты на экспертизу отправил, можно отпускать?
Корнилов взял стакан:
– Я думаю, да! Правда пока Воронин молчит – Миша на секунду задумался – нет, правда Грушевича нужно отпускать.