У всякой драмы свой финал

22
18
20
22
24
26
28
30

За окном светало. В небольшую комнату с кроватью, креслом и шкафом у разных стен пробивался серый свет. На подоконнике в глиняном горшке чах комнатный цветок. На полу — потертый линолеум неопределенной расцветки.

Шкафу, по меньшей мере, было лет восемьдесят. Он, как доживающий старик, покосился, дверцы плотно не закрывались. Кровать казалась чуть моложе, но при каждом движении скрипела, как скрипит на ветру отжившее дерево. А когда Роман и Ева занимались любовью, кровать стонала громче Евы, как сгорбленная болезнями старуха. Кресло у стены напротив — ровесник кровати. Полинявшее, изношенное и провалившееся. Накрытое то ли пледом, то ли остатками от пледа, то ли черт знает чем.

Простыня под ними скомкалась, из-под нее обнажился старый с выпирающими пружинами матрац. Эти пружины давили в бока, но Ева не замечала их. Не видела и рыжего покрывала, которое упало с кровати и комком валялось на полу.

Она вся превратилась в слух. Роман увлеченно рассказывал то, что видел и делал. Ее поразили две новости, что Андрей встречался с Глебом и что в квартире, где Роман убил Андрея, оказалась жена Корозова.

Нарлинская едва заметно приоткрыла рот:

— Я догадывалась, что ее похитил Андрей.

Опять легла на подушку и сомкнула веки, но продолжала внимательно слушать, не пропуская ни одного слова.

И снова широко распахнула глаза, ошарашенная третьей новостью, когда Роман сообщил, что отпустил Ольгу. Чуть не задохнулась от негодования. Но он не увидел этого, поскольку был увлечен своим рассказом и смотрел восторженными глазами в серый потолок.

Рывком привстав на локти, Ева рассержено, дико глянула в довольное лицо Роману, и села на кровати:

— Ты это сделал?

Остывая от собственного восторга, Роман кивнул:

— Да! Она попросила меня спасти ее. И потом, она же тоже пострадала от Ватюшкова! — сказал безразлично.

Подтянув к себе колени, Нарлинская тоскливо уткнулась в них лицом:

— Ты ее спас, ты ее, конечно, спас. Но зачем, Роман? Ты же погубил меня! — обреченно произнесла девушка.

— Не говори так! — нахмурился он. — Я тебя обожаю! — до него не дошло, что именно она имела в виду. — Я убью за тебя любого! Но причем тут жена Корозова?

Ева не отрывала лица от колен, потому что не хотела, чтобы Роман заметил, каким в эти мгновения огнем ненависти горело оно:

— Она же видела тебя, и все слышала, о чем ты говорил с Андреем.

Последние остатки восторга медленно сошли с лица Романа, он тоже сел и посмотрел на свои руки, словно спрашивал их, все ли они сделали правильно? И вдруг его осенило:

— И пускай, но кто ей поверит?

Девушка с сожалением покачала головой: