– Jawohl, herr Reichsmarschal! – после чего дверь кабинета снова распахнулась, и в коридор буквально вывалился офицер в мундире СА со знаками различия группенфюрера. Его лицо было Курту незнакомо.
Следующие полчаса Курт наблюдал, как в кабинет, занимаемый вторым лицом рейха, постепенно просачивались все, кто до этого торчал в коридоре, отчего коридор постепенно пустел. Сам гауптман предстать пред очи столь высокопоставленной личности не торопился. Во-первых, это… ну… было бы просто нечестно, он же пришел одним из последних. Во-вторых – неправильно с точки зрения субординации. Ибо он был из всех присутствующих практически самым младшим по воинскому званию. Ну и, в-третьих (причем, если честно, эта причина была в его побуждениях самой определяющей) – с течением времени раздраженный рык рейхсмаршала, время от времени все еще раздававшийся из кабинета, с каждым новым посетителем становился все более приглушенным и спокойным.
Так что к тому времени, когда подошла очередь фон Зееншанце войти в кабинет, о том эпическом разносе, которому он сам был косвенным свидетелем, в голосе Германа Геринга напоминали только слегка рокочущие нотки. Наконец, предыдущий посетитель, которым оказался тот самый гауптман, выскочил из кабинета и Курт, глубоко вдохнув, вскинул руку, обтянутую черной лайковой перчаткой и решительно постучал в дверь.
– Да!
Гауптман распахнул дверь, сделал три четких шага и, отточенным движением вскинув руку к виску, коротко представился:
– Гауптман фон Зееншанце, господин рейхсмаршал.
Сидевший за большим двухтумбовым столом грузный человек с обрюзгшим лицом, одетый в синий мундир люфтваффе с витыми погонами, увенчанными имперскими орлами на плечах, озадаченно уставился на него, не совсем понимая, кто это только что вошел к нему в кабинет и какого хрена ему тут надо, но буквально через мгновение на его лице вспыхнуло понимание, и он кивнул:
– Ах, ну да, ну да… садитесь, гауптман. Рад, что вы наконец-то до меня добрались.
– Я был…
– Да-да, – прервал его Геринг, – мне докладывали. И как, что удалось установить?
Фон Зееншанце недоуменно замер. Это
– Э-э, прошу простить меня, герр рейхсмаршал, но я – пехотный офицер и не обладаю должной квалификацией в области розыска и…
– Ерунда! – раздраженно тряхнул бульдожьми брылями Геринг. – Генерал Гудериан сообщил мне, что вы занимаетесь этими русскими диверсантами уже третий месяц, и что во всей группе армий нет по ним лучшего специалиста, чем вы…
Курт зло стиснул зубы. Ну, спасибо, дядюшка, вот уж удружил! Donnerwetter[52], не стоило звонить дяде из Быхова, но ему так хотелось поделиться… Рейхсмаршал, между тем, продолжил:
– …так что не скромничайте и расскажите мне, что вы там накопали. А то я пока не могу добиться от Бах-Залевски ничего внятного. А между тем – дело на личном контроле у фюрера!
Ну, еще бы. На разгромленном русскими диверсантами аэродроме, расположенном на окраине белорусского городка со смешным славянским названием Stari Bihov погиб один из любимчиков фюрера, впрочем, на этот раз вполне заслуживший подобный статус.
Вернер Мельдерс воистину был лучшим – храбрым, честным, доблестным воином, самым результативным истребителем люфтваффе, первым, превысившим результат самого лучшего аса Первой мировой войны – Манфреда фон Рихтгофена. Кроме того, он так же первым в мире превысил результат в сто сбитых вражеских самолетов, первым получил Рыцарский крест и первым же Дубовые листья, мечи и бриллианты к нему. Два первых лица рейха – сам фюрер и рейхсмаршал относились к этому молодому человеку с большим пиететом и любовью, видя в нем живое воплощение того типа человека, которого они хотели возродить… Ну, или создать, если легенды лгали, и «истинные арийцы» были всего лишь красивым мифом. Его очень берегли. С июля ему даже было запрещено принимать участие в боях, для чего Геринг сделал его инспектором истребительной авиации люфтваффе. Впрочем, двадцативосьмилетний пилот, в отличие от большинства его соратников по Главному штабу люфтваффе, и на этой должности частенько находил возможности вырваться из Берлина на фронт[53]. И вот нынешняя командировка стала для него последней. К тому же он погиб не в небе, а на земле, и не овеянный языками пламени от сгорающих сбитых врагов, а… сгорев в луже полыхающего авиационного топлива, вытекающего из бочек разгромленного русскими диверсантами немецкого склада ГСМ. Ну, или, если ему сильно повезло, его убили чуть раньше, а обгорел уже его холодный… э-э-э, вернее, еще теплый труп.
На фоне подобной потери не просто разгром, а тотальное уничтожение элитного, лучшего в люфтваффе пятьдесят первого ягдгешвадера, который Геринг не раз именовал «новой реинкарнацией легендарной первой эскадрильи “Рихтгофен”», что в устах ее последнего командира[54] звучало особенно весомо, выглядело уже просто «текущими неприятностями». Хотя на положении дел на фронте наиболее ярко отразится именно оно. Как и потеря еще одного полного гешвандера и двух «приблудившихся» штаффелей бомбардировщиков. Не говоря уж о всякой другой мелочи.
– Итак… – нетерпеливо поторопил Геринг Курта. Гауптман вздохнул про себя и начал рассказывать…
На разгромленный аэродром он прибыл вчера вечером. Тот был заполнен сотнями людей, которые катили, таскали, замеряли, пилили и загружали все, что можно – куски металла, обломки самолетных крыльев и фюзеляжей, разбитые и изувеченные останки авиамоторов, перекрученные остовы автомобилей и автобусов, покореженные зенитные орудия и… трупы. Сотни трупов. Причем, судя по тому, как привычно и сноровисто работали выделенные на погрузку солдаты, какая-то часть трупов уже была отсюда вывезена…
ebooksa