Миры империума

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я отправил ее за дневниками Максони.

— Брайан, что это?

Я снял брезент и среди прочих предметов увидел тяжелое устройство.

— Это, — торжественно произнес я, — та самая катушка, сердце привода МК. Имея ее и дневники Максони, я уж как-нибудь построю шаттл.

Глава X

Мастерская, которую я снял, была двадцать на двадцать футов и в прошлом принадлежала какому-то механику. В углах валялись ржавые детали парового двигателя, болты и гайки, металлическая стружка. Старик, сдавший мне это помещение, ворча выгреб мусор и поставил обитый металлом стол. Еще за весьма солидную сумму выпросил у смотрительницы на время катушку генератора МК и дневники. Вот и все мое лабораторное оборудование. Для начала не так уж плохо.

Оливия сняла неподалеку комнаты, более дешевые и удобные, чем в гостинице. Там стояла маленькая плита — в целях экономии мы питались дома.

Я прочел все пять дневников профессора, большая их часть была посвящена критике существовавшей тогда политической ситуации — столицу Италии перенесли из Флоренции в Рим, из-за чего мгновенно подскочили цены. Было здесь также множество заметок о магнетизме, электричестве, математические расчеты. Второй том почти весь занимали финансовые расчеты, вызвавшие у меня горячее сочувствие.

Только в последнем журнале я нашел то, что меня интересовало, — намеки на "Большой секрет". Максони экспериментировал с обмотками, пропуская через них токи различной частоты и силы и пытаясь систематизировать результаты. Знал бы он современную физику, не стал бы этого делать, но неведение делало его настойчивым. Он сам не знал точно, что ищет, и когда нашел — не мог понять, что же это такое. Кроме того, в этом мире не было Копини. Я не знал, какова его роль там, в мире 0–0. Было бы интересно почитать об этом, когда вернусь — если, конечно, вернусь, если будет куда возвращаться…

Вряд ли стоило об этом думать. В последнем журнале содержались скудные фрагментарные сведения о намотке катушек и редкие строчки о странных явлениях, возникающих с помощью тока при использовании некоторых катушек, намотанных определенным образом.

Через неделю я был уже готов к экспериментам. Несмотря на несколько источников электричества, в городе оно было еще не всем доступно в этом мире. Я запасся разнообразными батареями, осциллографами, катушками, конденсаторами, электронными лампами — большими и неуклюжими, размером и формой напоминавшими молочные бутылки родного мира — Земли. Оливия под гипнозом сделала записи всех моих знаний в области технологии производства шаттлов Сети, которые сохранились в моем подсознании, — и это оказалось куда полезней, чем все записи Максони.

Это были чудесные дни. Я рано вставал, после завтрака шел в мастерскую и до обеда работал, занося результаты наблюдений в рабочий журнал, подобно Максони.

К обеду приходила Оливия, похорошевшая и посвежевшая на итальянском солнце. Она приносила корзинку с едой, и мы ели, расположившись за рабочим столом.

Затем — снова работа, прерываемая лишь приветствиями и вежливыми расспросами случайных прохожих, заглядывавших в открытую дверь мастерской.

К концу месяца все считали меня сумасшедшим иностранцем, а Оливию колдуньей. Но относились к нам по-прежнему дружелюбно.

В конце рабочего дня я запирал мастерскую, возвращался домой, принимал ванну, и мы с Оливией отправлялись куда-нибудь ужинать. Вернувшись домой, мы расходились по своим комнатам. Это были странные отношения, хотя в то время они казались нам вполне естественными. Мы были заговорщиками, полудетективами, полуисследователями, изолированные от окружающей среды таинственной сущностью нашего предприятия. Она — в силу свойственного ей романтизма, я — движимый желанием вырваться из этой тюрьмы…

Мои представления о возрасте Оливии постоянно менялись. Сначала, когда я увидел ее без маски матушки Гудвил, мне казалось, что ей лет сорок. В наряде девицы легкого поведения ей можно было бы дать лет тридцать пять. Теперь же, в простой аккуратной одежде, подчеркивающей ее стройную фигуру, она выглядела гораздо моложе — лет на двадцать пять, двадцать семь… От Оливии не ускользнуло, что я ее разглядываю.

— Ты красивая девушка, — сказал я, заметив ее смущение. Зачем тебе было изображать старую ведьму?

— Я ведь тебе говорила зачем. Иначе никто из сельчан не стал бы ко мне обращаться.

— Допустим. А почему ты не замужем? — Я начал было распространяться о том, сколько на свете достойных молодых людей, но, взглянув на выражение ее лица, осекся, а потом быстро проговорил: