— За эту неделю мне все время приходилось нагибаться, чтобы не стукнуться об этот проклятый потолок. Он цельнодубовый и четырех дюймов толщиной.
— Ну… тогда пол.
— Скала, шесть дюймов.
Лафайет провел десять минут, обследуя пол, стены, дверь. Потом он с отчаянием облокотился на решетку.
— Надо смотреть правде в глаза, — сказал он. — Я убежден, Крупкин заставит выполнить Свайхильду то, что он прикажет. Адоранна будет смывать жир с горшков здесь, в порту Миазма, Горубль захватит Артезию, а Дафна… Дафну, возможно, поместят здесь, в то время как леди Андрагора отправится в Артезию, а если ее не получит Родольфо, то ее отдадут Лоренцо Счастливчику — или его зовут Ланцелот Долговязый?
— Эй, я тут придумал кой-чего, — сказал Хват.
— Приляг и поспи немного, Хват, — безжизненно сказал О"Лири, — больше нам ничего не остается делать.
— Да, но…
— Просто пытка — все время думать об этом. Может, лучше будет, если ты все-таки разорвешь меня на куски.
— Да, но если…
— Я должен был знать, что этим все и закончится. В конце концов, я столько раз попадал в тюрьму с тех пор, как очутился в Меланже, что просто неизбежно было, что рано или поздно я окажусь в ней прочно и навсегда.
— Это, конечно, не какой-нибудь там шикарный план, но какого черта? — сказал Хват.
— Какой план? — тоскливо спросил Лафайет.
— Да я же и пытаюсь тебе сказать. Мой план.
— Валяй. Говори.
— Ну, вот что я тут подумал… Хотя нет, тебе, наверное, надо, чтобы был шик, вроде секретных туннелей или еще чего.
— Ничего, говори, облегчи свою душу.
— Ну, только не думай, я понимаю, что все это не для такого джентльмена, как ты… э-э-э… что, если я сорву дверь с петель?
— Что, если ты… сор…
Лафайет повернулся и посмотрел на внушительную стальную конструкцию. Он гулко рассмеялся.