— У тебя некому мыть посуду?
— Я сам мою посуду! — взорвался я. — Сам стираю, сам глажу белье и убираю квартиру. Я умею готовить, а в армии меня научили пришивать пуговицы и даже штопать одежду…
— Зачем же тогда я тебе нужна? — спросила она, кусая губы, чтобы не засмеяться.
Я растерянно умолк. Она тоже молчала, весело глядя на меня своими искрящимися глазами.
— Ты будешь гладить меня по голове, перебирать мои волосы… — выдавил я.
— И только?
— Мы можем соприкасаться нашими родинками, — сказал я, чувствуя себя полным идиотом.
— Тебе же не понравилось! — всплеснула она руками. — Помнишь, тогда в Горке…
— Ну, я не ожидал… — забормотал я, с ужасом понимая, каким дебилом сейчас выгляжу. — Это было так вдруг…
— Смотрю я на тебя и глазам не верю, — сказала она, засмеявшись. — Умный, образованный, красивый — гусар, как Рита говорит, а предложение девушке толком сделать не умеешь… Не знаешь, разве, что в таких случаях говорят?
Она привстала. Меня рывком сбросило с диванчика. На колени.
— Ты что, Аким! — растерянно говорила она, пытаясь освободиться. — Не надо. Я пошутила…
— Мы будем ходить с тобой в обнимку в лунную ночь, целоваться и болтать чепуху, — твердил я, обнимая ее колени. — Я буду носить тебя на руках и согревать тебя своим телом. Я защищу тебя, если вдруг какой-нибудь волк выскочит нам навстречу, и задушу его голыми руками. Я никому не позволю тебя обижать и не обижу сам…
— Аким!..
Она вновь попыталась освободиться. Я не отпускал. Тогда тоже она опустилась на колени. Мы стояли напротив друг друга на замусоренном кухонном линолеуме, как двое ненормальных, и я осторожно стирал пальцами слезы с ее лица.
— Обещаешь не обижать, а сам уже обидел, — всхлипывала она. — Почти полгода ни звонка, ни строчки… Я по пять раз на дню почтовый ящик на компьютере открывала: вдруг по «имейлу» что, если по обычной почте нету?
— Слишком много всего случилось, — бормотал я, потрясенно гладя ее по голове. — Мне было сложно сразу разобраться. И в себе, и в чувствах. А потом подумал: я старше ее почти на десять лет, у меня вредные привычки… Она, наверное, уже забыла меня…
— Дурак ты! И не лечишься! — сердито сказала она и встала. — Знаешь, я тысячу раз это себе представляла: приеду, он бухнется на колени и будет просить прощения. Умолять. А я не прощу! — она топнула ножкой. — Ни за что не прощу!
Я смотрел на нее снизу вверх.
— Ну что смотришь, поднимайся! — сердито сказала она, снимая фартук. — Не стану же я гладить тебя прямо здесь, на этом полу…