…Мелодичный цокот подкованных конских копыт прервал работу. Цокот утих, и внутрь новостройки вошел невысокий плотный молодой человек в богатом кунтуше и высоких сапогах.
— Уже работаете? Добже! — весело сказал он и подошел к сгрудившимся у стены каменщикам. — И стена поднялась со вчерашнего…
Он ковырнул пальцем свежий раствор в шве между кирпичами.
— Не поползет, как у прежних?
— Нет, — коротко отозвался седобородый. — Они фундамент поленились как следует сделать, вот стена и ползла. Мы его укрепили. На века. Только денег на хороший раствор надо бы больше. На простом стены долго не простоят.
— А сколько простоят? — сощурился вошедший.
— Лет сто.
— А вы сколько жить собираетесь?
— Монастырь строим, пан Доминик…
— Скажите спасибо, что граф Чишкевич, католик, дал денег на монастырь схизматиков. Сколько дал, столько и дал, — с хитроватой усмешкой ответил Доминик и прикрикнул: — Что стоите? Работайте!
Однако каменщики не подчинились, и Доминик, насупившись, подошел ближе. Трое молодых мастеровых, двое уже возмужавших, с усами, и самый юный угрюмо стояли, заслонив своими спинами нишу. Доминик бесцеремонно раздвинул их и заглянул за невысокую кирпичную перегородку.
— Что это?
Он попытался достать сверток рукой, но седобородый глава артели бесцеремонно оттеснил любопытного в сторону.
— Не трогай! Это дочка моя, Ульяна. Хороним.
Доминик возмущенно сверкнул глазами и вдруг захохотал.
— Ты… Ты хоронишь свою дочь в стене храма? Как графиню? На кладбище места не нашлось?
— Не нашлось, — угрюмо ответил седобородый. — Поп не разрешил.
— Самоубийца? — сощурился Доминик.
— От любви умерла. Вместе с женихом. Родители его не хотели, чтобы он ее брал, они богатые, поэтому сказали, что ведьма… Она не ведьма! Она моя дочка. И раз попы не захотели над ней один раз помолиться, будут молиться теперь каждый день!
Доминик снова хохотнул, но, поймав взгляд седобородого, утих.