Дом странных детей

Они ничего мне не ответили, но, ощутив мою тревогу, ласково взяли за руки и повели вслед за остальными. Мы обогнули дом и подошли к огромному подстриженному кусту, возле которого уже собралась толпа. Куст на этот раз представлял собой не мифическое существо, а мужчину, который сидел на траве, опершись на одну руку и указывая в небо второй. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что передо мной Адам с фрески Микеланджело из Сикстинской капеллы. Учитывая, что эта копия была изготовлена из веток и листьев, она производила неизгладимое впечатление. На лице Адама с глазами из двух гардений застыло безмятежное выражение.

И тут я увидел рядом с собой девушку со спутанными волосами. На ней было ситцевое платье с таким количеством заплат, что, казалось, его сшили из лоскутного одеяла. Я обернулся к ней и, указывая на Адама, спросил:

— Это твоя работа?

Девушка кивнула.

— Как ты это сделала?

Она наклонилась и, опустив руку, задержала ладонь над травой. Спустя несколько секунд трава под ее ладонью начала извиваться и тянуться вверх. Вскоре маленькая лужайка в форме ладони коснулась ее кожи.

— Это какое-то безумие, — пробормотал я, отдавая себе отчет в том, что не вполне ясно выражаю свои мысли.

На меня зашикали. Дети стояли молча, запрокинув головы и указывая на определенный участок ночного неба. Я тоже посмотрел вверх, но не увидел ничего, кроме клубов дыма, сквозь которые просвечивало зарево далеких пожаров.

И тут общий гул разрезал рев одного-единственного самолета. Он был уже близко и продолжал приближаться. Меня охватила паника. Это ночь, когда все они погибли. И не просто ночь, это момент их гибели. Я спрашивал себя, а что, если эти дети умирают каждый вечер только для того, чтобы возродиться при помощи петли времени, подобно членам какой-то секты, практикующим ежевечернее самоубийство. Мне вспомнился Сизиф и его камень. Возможно, они тоже обречены вечно разлетаться на куски и снова срастаться?

Вдруг клубы дыма пронзило и начало стремительно приближаться к нам что-то маленькое и серое. Камень, — подумал я. Но камни не свистят во время падения.

Беги, кролик, беги, кролик, беги. Я бы побежал, но времени на бегство уже не оставалось. Все, что я мог сделать, это с пронзительным криком пригнуться к земле в поисках укрытия. Но его не было, и я упал на траву, закрывая голову руками, как будто это могло ее спасти.

Стиснув зубы и зажмурившись, я затаил дыхание. Но вместо оглушительного взрыва, который я ожидал услышать, внезапно воцарилась полная тишина. Не было ни рева двигателей, ни свиста бомб, ни отдаленных хлопков зенитных орудий. Мне показалось, что кто-то выключил у мира звук.

Я умер?

Приподняв голову, я медленно огляделся. Склонившиеся от ветра деревья замерли в пространстве. Небо являло собой огромное фото языков пламени, лижущих клочья дыма. Капли дождя висели в воздухе прямо перед моими глазами. А в кругу детей, подобно объекту какого-то тайного ритуала, зависла бомба, одним концом будто балансируя на вытянутом вверх пальце Адама.

Затем все пространство вокруг залило ослепительное горячее сияние, поглотив и кусты, и дом, и детей, и бомбу.

* * *

Первым, что я услышал, когда ко мне вернулся слух, был смех. Сияние рассеялось, и я увидел, что мы, как и прежде, располагаемся вокруг Адама, вот только бомба исчезла. Ночь была на удивление тихой, а единственным источником света в безоблачном небе была полная луна. Надо мной склонилось лицо мисс Сапсан. Она протягивала мне руку. Сжав ее пальцы, я с трудом встал, преодолевая головокружение.

— Примите мои извинения, — произнесла она. — Мне следовало вас подготовить.

Тем не менее она не смогла удержаться от улыбки, как и дети, уже успевшие сдернуть с себя противогазы.

Меня пошатывало, и вообще, мое состояние оставляло желать лучшего.

— Я, наверное, вернусь на ночь домой, — пробормотал я, обращаясь к мисс Сапсан. — Папа будет волноваться. Я ведь могу вернуться домой? — поспешно добавил я.