— А что же он означает? — подмигнул Михаил.
— Он говорит, что в этом мире душа и разум находятся в конфликте. Потому «рыбы»… если вы присмотритесь, то она на кулоне не одна, а две… плывут в разные стороны. А вообще-то — это память о «войне пешек»…
Михаил прищурился, замечая, что внутри основного изображения рыбы, находилась рыбка поменьше, смотрящая в противоположную сторону.
— Я отвечаю на все ваши вопросы, но вы, к сожалению, упорно игнорируете мои.
Майя нахмурилась.
Михаил замолчал. Он посерьезнел и стал неспешно пить принесенный кофе.
— Это слишком трудный вопрос, чтобы на него можно было ответить так быстро, — проговорил он. — Я, быть может, отнес бы себя к моральным абсолютистам, только беда в том, что духом я слишком слаб, чтобы безусловно придерживаться всех прописанных там принципов. Хотя аморальность, особенно самые ярые ее проявления — насилие над ребенком либо стариком, убийство человека, издевательства — все это и подобное этому вызывает во мне протест и желание бороться…
— А ложь?
— Ложь? Трудно сразу ответить. Смотря, какая ложь. Если, как говорится «во спасение», то тогда это благо… В данном случае моральность зависит от контекста поступка…
— Замечательно! — Майя резко откинулась назад. Судя по всему, ответ ей не понравился. — Тогда в зависимости от подтекста, можно и рассматривать насилие над детьми, убийство человека…
— Можно, — кивнул головой Михаил. — Но не нужно. Я не святой и в силу своего характера не могу им быть. Уверен, что и вы, Майя, тоже не святая. Человека от зверя отличает умение прощать. А «зуб за зуб» — это пережиток той эпохи, когда все мы были еще «детьми».
— То есть вы не сторонник понятия «добро с кулаками»?
— Послушайте Майя. Мне не понятен смысл ваших нападок. Я ведь не философ и не религиозный реформатор. Однако считаю, что силы добра, — если уж мы так далеко с вами зашли в беседе, — не должны бороться с силами разума.
Михаил изменил позу. От напряжения у него на лбу вздулась вена. Он наклонился вперед и глухо сказал:
— Я в своей жизни видел и умирающих детей, которым нечего было есть, в то время как «добрые пастыри веры» в паре километров от них жрали, как не в себя! Жрали и умничали! А человек, который постоянно воровал и насильничал, не смотря ни на что, отдал свой последний кусок этим опухшим от голода детям. И отдал не из-за сытости, а потому что совесть не позволила. А спустя час он преспокойно отправил на тот свет человека, отобрав у него деньги, которые пропил в близлежащем баре.
Я видел, как отъявленные головорезы вспарывали животы людям «иной расы». И девчушка, лет шестнадцати, бросалась на них с кулаками, защищая тех. А потом её истерзанное тело, этот же представитель «иной расы» пихал ногой, говоря, что она «тупая дура, оскорбившая его честь и достоинство, как мужчины». И не быть ему теперь в раю… Спустя полчаса он прекрасно отдыхал с теми же головорезами в какой-то местной забегаловке.
— Так что моральность — это лишь абстракция. И то, что для кого-то добрый поступок, для другого — плохой…
— А для вас?
— Что для меня? — не понял Михаил.
— Что для вас ценно, а что нет.