Пустошь

– Планы иногда меняются.

Он смаргивает и крепче сжимает дробовик. Неужели Лэндон заставит Итана напасть на меня? Еще месяц назад подобная мысль и в голову бы мне не пришла, но теперь я не доверяю никому – ни ему, ни Джереми с Эйприл, ни парню в подвале, которому согласилась помочь практически любой ценой.

Итан делает шаг вперед – я зажата между ним и дверью. Выпрямляюсь во весь рост и собираю пальцы в кулаки. На спине, под правой лопаткой, у Итана глубокая рана в виде буквы X, которую он получил во время набега несколько месяцев назад. Если дойдет до потасовки, я со всей силы ударю его по больному плечу. Однако убивать не стану. Ни за что на свете. Не важно, кто он такой на самом деле – в любом случае я успела слишком сильно к нему привязаться.

– Нет, не меняются – у тебя по крайней мере. Ты не заходишь в игру когда попало.

Он что, не заметил, как ведет себя Оливия последнее время? В ней жутким образом сочетается расчетливость с импульсивностью.

– Я пришла, чтобы… немного отвлечься.

Именно для этого ей и нужна «Пустошь» – чтобы уйти от реальности. Мир, в котором живет Оливия, совершенен. Но она счастлива, только когда становится мной. Когда погружается в водоворот хаоса и жестокости.

Судя по тому, что я видела в темном зале со стеклянными стенами, вне игры Оливия постоянно балансирует на грани безумия.

– Оливия, ты нико…

– Да, и еще кое-что, – цежу я сквозь стиснутые зубы, стараясь, чтобы мое лицо оставалось невозмутимым и безжизненным. – Помнишь правило? «Не выходить из роли». Именно этим ты сейчас и занимаешься, так что прекрати. Хватит втягивать в игру Оливию. И хватит говорить о моей жизни вне «Пустоши».

Я жду, что Итан начнет спорить или объявит меня самозванкой, но он только молча опускает голову. Потом, к моему несказанному облегчению, его руки, сжимающие дробовик, расслабляются.

– Ты права. Если твой папа нас поймает, мы… Извини, Клавдия. Хочешь, отправимся вместе в набег?

Очередная вылазка за едой. Похоже, геймеры не могут думать ни о чем, кроме набегов. Однообразие и жестокость этой жизни противны до тошноты, но такова уж цель игры: убивать и грабить людоедов, спасать выживших. Я отталкиваю Итана и отхожу от двери. Стоя к нему спиной, пытаюсь перевести дыхание. Когда оно приходит в норму, я оглядываюсь через плечо:

– Мне нужно ненадолго отлучиться и сделать уроки.

Оливия бы так не ответила. Ее хлебом не корми, дай устроить кровавую резню. Она готова ухватиться за любую возможность побыть вместе с Лэндоном. Но выйти из бара и отправиться в набег я не могу. Если Оливия вернется и не обнаружит меня в кресле наверху, мне конец.

– Ты же только что сказала…

– Давай сыграем в игру, Лэндон: ты веришь мне на слово и не задаешь дурацких вопросов. А если тебе это не под силу – что ж, мне ничего не стоит вышвырнуть тебя из клана. Или отправиться куда-нибудь в одиночку.

– Ты серьезно?

– Хочешь меня испытать? Если ты до сих пор не заметил, дети и те понимают в игре больше твоего!

Произнося эти жестокие слова, я ощущаю укол в сердце. Лэндон не отвечает. Оливия значит для него слишком много, и он не хочет выводить ее из себя. Даже если я проведу в «Пустоши» еще десять лет, мне никогда не свыкнуться с мыслью, что Итану, которого я считала самым близким своим другом, нет до меня никакого дела.