Стар и млад

22
18
20
22
24
26
28
30

«Опыт учли, — подумал Евгений Иванович. — Соседи наши — друзья нам, конечно, но береженого бог бережет...»

Лейтенант пошел вперед, оборачиваясь к Шухову. Молодой лейтенант, высокий, тонкий в талии, худощавый и светлоглазый, оправлял портупею, кобуру с пистолетом, распрямлял и без того прямые широкие плечи.

— Зимой у нас тут лис полно, — сказал лейтенант. — Вообще зимой мне больше нравится. Комаров нет. На лыжах по лесу идешь — такая кругом красота... И службу легче зимой нести: где, кто прошел, сразу видно; на снегу, как на бумаге, написано...

— Конечно, — сказал Евгений Иванович, — в лесу каждый сезон по-своему хорош — и зимой своя прелесть, и весной, и даже в самую глухую осень, в ненастье: лес будто плачет навзрыд, а посмотришь, какая-нибудь осинка рдеет, листочки на ней лепечут, и тоже душа-то радуется...

— Вы по-своему видите природу, — сказал лейтенант. — А у нас осенью трудная служба, в двух шагах ничего по видать. И летом тоже, особенно когда в секрете лежишь: комары тебя заедают, и пошевелиться нельзя.

— Слава богу, хоть сейчас их нет, — сказал Евгений Иванович.

— Да вот, уж пора бы появиться. Они сразу нагрянут, будто их по тревоге поднимут.

Дорога шла под уклон, вывела к озеру, на пойменную луговину, заросшую травами. Посреди луговины виднелись останки сгоревшего дома: груды битого кирпича, покореженные огнем листы железа, возвышался остов печи.

— Вот здесь застава была, — сказал лейтенант. — Она сгорела сразу, как война началась.

— Да, да, да, — бормотал Евгений Иванович. Он обошел пожарище, наклонялся, что-то искал, копался в хламе. Углубился в свои разыскания, о лейтенанте забыл. В это время с опушки леса, от новой заставы донесся голос:

— Лейтенанта Евстигнеева к телефону майор Кулаков.

— Извините, — сказал лейтенант, — у меня заместитель по политической части в отпуск уехал. Один на заставе, как привязанный. Каждую минуту могут вызвать, — И побежал по дороге к лесу.

Евгений Иванович бродил по щиколотку в траве. Набрел он на задерневшую канавку, узнал в ней траншею, окоп, нашел блиндаж с провалившимся накатом. И гильзу нашел, позеленевшую, медную гильзу, выстреленный тридцать лет назад винтовочный патрон. Он спрятал гильзу в карман. На развалинах бывшей когда-то вот здесь, на лугу, заставы, на поле боя участник этого боя, ветеран войны Шухов, почувствовал странное умиротворение, тишину внутри себя.

Такая тишина охватила его однажды, когда он пришел на сельское кладбище, поднялся на холм, поросший зеленой сочной травой, и отыскал задерневшую грядку земли и останки креста — могилу матери. Шухов подумал тогда, как долго он шел досюда. И густая трава, и малинник, и береза, корнями объявшая грядку, будто выросли для него, дожидались его. Он вглядывался в зеленую куртину на могиле матери; ни листок, ни травинка не шелохнулись, погруженные в вечный покой, в тишину. Дальше некуда было идти; вечность будто коснулась его рукою. Все дороги сошлись и годы, жизнь со смертью сошлась; движение прервалось, время остановилось. Он к матери возвратился — к началу начал. Мать стала землею, травою, березкой, малиновым кустом. «Мать сыра-земля...»

С тишиною, с покоем в душе принялся он тогда за работу и лучшей своей работой почитал написанное акварелью сельское кладбище на холме...

Евгений Иванович огляделся кругом, увидел сосняк на бугре, серые валуны, озерную синь и плывущие по ней призрачные березовые островки — то же видел он и на тех заставах, на которых уже побывал. Но нечто новое появилось в пейзаже: лица людей увидались ему — они были бесплотны, не лица, а души. Плоть их стала землею, лесом, травой. Шухов увидел Юрку Лискевича, лейтенанта, того лейтенанта, с кубиками в петлицах... Они терпеливо его дожидались все тридцать лет... Он присел на бруствер окопа, сидел в тишине, в забытьи... Где-то пошумливал водопад, катил, низвергал свои воды. Звук этот не изменился за тридцать лет, тот же был, как тогда, на заре, в сорок первом году. То рокотал, то затихал. Силы не убыло в нем, вода не иссякла. Шум водопада говорил о вечности...

Пробудил Шухова, вернул к действительности сержант Куликов:

— Евгений Иванович! Лейтенант спрашивал, когда вы ужинать будете. Сейчас бы поужинать вам, а после ужина можно личный состав на беседу собрать.

— Да, да, Сережа, сейчас, сейчас, — забормотал Евгений Иванович. — Я тут малость подразмечтался, воспоминаниям предался...

Шухов пришел на беседу в Ленинскую комнату этой заставы с поля боя, с могилы друга и об этом заговорил, потому что не мог говорить о другом. Сердце его, память огрузли, набухли, требовали облегчения. Евгений Иванович рассказал, как война началась вот здесь, на берегу, как первый выстрел щелкнул и Юрка Лискевич упал на крыльцо заставы...