Четвертая дочь императора

22
18
20
22
24
26
28
30

Первый калькулятор получился только к середине зимы. Четыре арифметических действия он уверенно производил, оперируя восьмизначными цифрами. Остаток при делении, конечно, терялся, десятичные дроби оставались недоступными, а, если результат действия превышал ёмкость табло, то трактовать его никто не брался. И вот тут до Гошки дошло, что знания его где-то в этом месте кончаются, и двигаться дальше нужно с использованием своей собственной головы. Не память, а именно соображалка требовалась теперь для дальнейшего движения вычислительной тематики. Всё-таки многовато внимания в институтском курсе уделялось программированию и маловато тому, что на жаргоне принято обозначать ёмким, но неконкретным словечком «хард».

* * *

Гошка сидит дома. Простыл. Чтобы не начихать на жену и дочку, обосновался на первом этаже в комнатке за печкой. Клонит в сон, но время от времени приходится просыпаться, принимать порошки: горький и кислый. Пить тёплое молоко с мёдом, что, надев марлевую повязку, приносит Ри. В посёлке эпидемия. Завод, школа, детский садик — всё не работает. Народ сидит дома и лечится. Ходят с замотанными лицами.

Болезнь похожа на земной грипп. Сильно ломит всё тело, слабость. Температура — главная опасность. Поэтому фельдшерица ведёт целый график, поскольку необходимо точно в нужный период ввести больному жаропонижающее. Гошка достает из подмышки градусник. Вот оно, тридцать девять и семь. Пора звать всадницу, как шутливо называют здесь Марковну, которая делает уколы.

Подёргал за шнурок. Колокольчик, подвешенный за дверью, отозвался условным звуком. Однако, вместо ожидаемой крупной фигуры помощницы фельдшерицы, в дверь протиснулась благоверная с блестящей коробочкой стерилизатора.

— Убежали наши эскулапочки по окрестным фермам, — пояснила Ри сквозь повязку, — так что во все поселковые попочки теперь мы с Силантичем иголки втыкаем. Околоточных и принцесс этой процедуре специально обучают.

— Так Анюта же у нас околоточная, — бормочет Гошка.

— Для неё тоже работы хватает. А смотреть на задницу моего мужа ей не стоит. Вдруг ещё захочется? Посмотреть. Лучше уж я сама напрягусь и вспомню эту нехитрую науку. Кстати, детей у нас временно двое. У Ейко молоко пропало, они всей семьёй свалились. И болезнь у них протекает тяжело. Они ведь другой расы, и прививок наших им не ставили. Она запретила школьной медсестре детишек колоть. Только новорожденному фельдшерица сделала всё, что положено. Но это не от этой болезни, так что, скорее всего, разболеется пацанчик. Вряд ли его уберегли от инфекции.

— Погоди. Если инфицированный мальчишка будет тебя дудолить, ты ведь тоже расхвораешься, — в этот момент шприц втыкается в ягодицу и на пару вдохов приходится прервать высказывание, — а потом и Валька от тебя болезнь подхватит.

— Вообще-то, Игорёк, инфицирования в нашем посёлке не избежит никто. Сильно привязчивая зараза. Так что карантинные меры в данном случае направлены на то, чтобы вспышка не свалила всех одномоментно. Если некому станет выхаживать больных, начнутся потери. Некоторые способны перенести болезнь и без медикаментозного лечения, но, скорее всего немногие. И мы заранее не знаем кто. Проблема в том, что грудничку без натурального женского молока пережить эту болезнь нелегко.

— Погоди, если вы с Валькой заболеете одновременно, у тебя пропадёт молоко и ей тогда придётся туго. — Хоть голова и чугунная, но эта мысль у Гошки формируется чётко.

— Во-первых нет гарантии, что молоко пропадёт. Во-вторых, на ферме у Янкеля сейчас оправляется от болезни мамочка с грудничком, и у неё лактация не редуцировалась. Так что свезут Валюху на прокорм к тёте Бируте.

Видимо здешнее жаропонижающее действует не слишком мягко. Гошка словно в вату провалился. Вяло подчинялся слабым воздействиям, помогая снимать с себя рубаху. Потом запахло уксусом.

* * *

Очнулся ночью. Слабость неимоверная. Доковылял до горшка. Затем напился из кружки с остывшим медовым пойлом. Градусник подмышку. Ждём.

Нормальная, однако, температура! Всё по прописи. Кризис миновал, он больше не заразен. Переоделся, сменив пропотевшее белье. И потихоньку по стеночке на второй этаж. Свеча горит, в кресле Анька околоточная помахивает в воздухе мокрой тряпочкой. Ага, сменила компресс на лбу у Ри, и у малыша в кроватке. Точно, маленький джапп.

— Привет, Анюта! Ты сама-то как? — голос, конечно, тихий, но в тишине слышно хорошо.

— Кажись, и я приехала, — хрипловато откликается околоточная. — Переставь, пожалуйста, свечку на подоконник со стороны подъезда.

Гошка выполняет предписанное, и помогает девушке добраться до дивана. Меняет компрессы жене и малышу. Проверяет термометры. Ри смотрит на него молча, вымученно улыбается. Конечно, знает он, как её сейчас ломает. А ребёнок вообще выглядит ужасно. Даже не пищит, только делает какие-то невнятные движения губами. Понятно, знает он эту мимику. Помогает супруге сесть, меняет ребёнку пеленку и подносит его к груди своей принцессы. Рефлексы срабатывают, начинаются чмоки.

По лестнице кто-то поднимается. Ага, незнакомый доктор с саквояжем. Вид усталый, или это кажется из-за несвежей марлевой повязки в скудном ночном освещении.

— Вы больны или здоровы? — Голос выдаёт утомление вошедшего.

— Полчаса назад очнулся после кризиса. Температура нормальная.