Констебль с третьего участка (сборник)

– Возмутительно! – воскликнул художник. – Это будет картина с греческой богиней Афиной, и она будет в одежде!

– Но сейчас этой одежды на ней не наблюдается, – отметил я. – Посему я вынужден вынести вам предупреждение и попросить впредь закрывать эту мистрис Афину чем-то, когда не будете рисовать её портрет. И поступать вас так прошу впредь до тех пор, пока одежда не будет нарисована, поскольку отсутствие оной одежды может оскорблять чувства добрососедства. Вы согласны со мной, мистер О’Хара?

– Это ханжество, констебль, но я сделаю так, как вы сказали, – кивнул молодой человек, внимательно рассматривая меня. – Я, однако, тоже хочу попросить вас об услуге. Видите ли, на этом полотне также должен быть изображён и второй греческий бог, Арес, и, как мне кажется, вы бы гляделись в его роли весьма выигрышно для полотна. Не уделите ли вы мне несколько минут? Я только сделаю карандашный набросок.

– Хм… В роли иностранца, сэр? Не уверен, что мне это позволено правилами, при всём моём уважении к людям искусства. К тому же я вроде как при исполнении… – Просьба художника ввергла меня в некоторый ступор.

– Иностранного бога военного ведомства! Уверен, в этом нет никаких нарушений! – горячо принялся убеждать меня тот. – И это займёт не более пяти минут! Не погубите, где ещё я найду такой типаж?!

– Хм… Военного, значит? Ну, хорошо, – решился я. – Но прошу вас никому о том не распространяться.

Заняло это упражнение в рисовании, правда, чуть более, чем обещалось, однако результатом я мог быть вполне доволен: вышло на меня очень похоже и уж точно лучше, чем у нашего штатного мазилки. Из-под карандаша того рисунки арестованных такие выходят, что опознать по ним кого-то можно, лишь будучи очень пьяным.

По окончании же, распрощавшись с юношей, я спустился на улицу, где, у самого крыльца, меня уже поджидали и соседи художника, и мисс Бурпл с парой кумушек.

– И что же вы скажете, констебль? – трагическим голосом вопросила бывшая актриса. – Наш сосед и впрямь преступил закон?

– Не совсем, мэм, – честно ответил ей я. – На его полотне и впрямь отсутствует изображение одежды на леди. Но и то, что должно бы быть под ней, оно отсутствует тоже. Я попросил мистера О’Хара закрывать холст до тех пор, покуда одежда не будет нарисована.

Поскольку добрые соседи из двух доходных домов явно собирались сцепиться в споре, участвовать в котором я не имел никакого желания, мне не оставалось ничего иного, как побыстрее откланяться, сославшись на службу.

От обиталища мистера О’Хара я направился именно туда, куда и намеревался перед этим, – к мистеру Сабурами, ибо голод, как известно, не тётка, а такого крупного мужчину, как я, надобно кормить регулярно, чтобы не случился упадок сил, препятствующий исполнению служебных обязанностей. Но стоило мне ступить на крыльцо кафетерия, как с соседней улицы раздался громкий сигнал полицейского свистка, на который моя нагрудная бляха отозвалась мелодичным перезвоном.

Ну, всё понятно: свисток по форме два, означает, что подкрепление полисмену не требуется, но помощь отнюдь не помешает.

Вздохнув о несостоявшемся обеде, я развернулся и быстрым шагом направился в ту сторону, откуда слышался сигнал.

Буквально в сотне ярдов, за поворотом, моему взору предстал констебль Стойкасл, удерживающий за шкирку красномордого господина в помятом распахнутом светло-сером макинтоше поверх бежевого костюма в мелкую клетку и без шляпы. Судя по качеству и потёртости (вернее – непотёртости) ткани пиджака, удерживаемый джентльмен, который, отчаянно пыхтя что-то нечленораздельное, но явно – возмущённое, пытался вырваться из крепкой руки констебля, относился к жителям среднего достатка.

– А, Айвен! – обрадовался Стойкасл, словно ожидал увидеть на моём участке кого-то иного. – Гляди-ка, какую пьянь я на твоём участке задержал. Ещё и темнеть не начало, а он лыка не вяжет!

Собственно, он был прав: участок мой кончается только на следующем перекрёстке, у дома с мезонинами. Однако же готов побиться об заклад, что шёл он к мистеру Сабурами, когда этого пьянчужку приметил.

– В общем, волоки его в участок, дружище, пусть там проспится.

– М-м-ня-мыму-мымур сам! – подал голос задержанный.

– Вот видишь – совсем никакой, – осклабился Стойкасл. – Даже имя своё произнести не может. Мистер, как тебя звать-то?