– О’Ширли, Оэн О’Ширли, галантерейщик, к вашим услугам.
Ага, ну с этим больным всё понятно – то-то, гляжу, халат из больно уж добротной материи сделан. Не бедняк, какие лечатся в гошпиталях за казённый кошт, а зажиточный бобыль, предпочёвший оплатить лечение в отдельной палате гошпиталя, вместо того чтобы нанимать сиделку. Этакое нынче среди мелких буржуа модно.
– Айвен Вильк, к вашим, – ответил я.
– Что-то знакомое… Вильк… – нахмурился он. – Вы не знаменитость, случаем?
– Ну что вы, сэр, простой констебль.
От нечего делать я поддержал беседу с мистером О’Ширли, да и тому, видимо, хотелось поболтать, так что мы, прямо скажем, разговорились.
Оказался галантерейщик вдовцом, недолгий брак коего с белошвейкой Консалдиной не принёс детей, и единственным человеком, который несколько скрашивал его серые будни, был постоялец, снимавший мансарду дома О’Ширли, некий молодой гвардейский сержант Шон Бац-Кастлмур… Хотя «скрашивал», как мне кажется, – это несколько не то слово, которое следовало бы применить в данном случае. Не давал покоя – вот что скорее, если верить словам почтенного буржуа. То дебоши пьяные устраивал, то драки с индсменами из гуронского ЕИВ конвоя, постоянно задерживал ренту… Кажется, и за покойной супругой мистера О’Ширли волочился… В общем, к удовлетворению моего собеседника, мы достаточно легко сошлись во взгляде на гвардейцев как на бузотёров и вертопрахов.
Впрочем, и сам галантерейщик показался мне тем ещё прохиндеем и продувной бестией. Отчего – не скажу, но сложилось такое ощущение. Больно уж взгляд был у него хитрый.
В гошпитале же Святой Маргариты оказался он нечаянно и нежданно: разбирал хлам в подвале, да наткнулся ногой на что-то острое.
– Лечусь вот теперь, заживаю понемногу, – подвёл итог О’Ширли. – Знаете ли, мистер Вильк, я подсчитал: у камиллианцев уход лучше и дешевле, чем доктора с сиделкой нанимать. Общество, опять же, какое-никакое, а не сидишь, словно сыч, в комнатах. Того же мистера Грю Фелониуса Мексона взять – интереснейший субъект, вот только дымит как паровоз, ну просто без перерыва. Бедолага Хайтауэр весь вечер провожал его завистливыми взглядами, когда тот выходил покурить на балкон. – Галантерейщик кивнул на украшенную витражами дверь в конце коридора. – Или вот Эдуардо Перец, бакалейщик. Никогда не относился к испанцам хорошо, но какие рецепты он рассказывает, местный повар записывать не успевает!.. Кстати, скоро завтрак – здесь его подают довольно поздно, так что, если желаете заморить червячка, констебль, я скажу сёстрам, чтобы принесли и вам мисочку каши.
Обычно-то я всегда перекусить не против, тем более если угощают, но тут уж чересчур ранним время мне для обеда показалось – только аппетит перебивать. К тому же как раз сегодня я прихватил с собой на смену пару сэндвичей, кои, завернутые в чистую тряпицу, покоились сейчас во внутреннем кармане моего кителя.
– Благодарю вас, сэр, но не стоит. Вот если только к обеду или меренде[34] проголодаюсь…
– Обедов тут нет: больным вредно переедание, говорят. А в два часа пополудни лёгкий перекус всегда, – проинформировал меня О’Ширли. – Обычно дают что-то выпеченное, булочку там, пирожок или кусочек омлета, довольно небольшой, впрочем, и компот из сушёных яблок.
Вот и прекрасно. Аккурат к моим сэндвичам в компанию – до конца смены этого хватит. А там и к Сабурами заглянуть будет можно.
Тут галантерейщик узрел, что остальные страдальцы потихонечку тянутся по коридорам в одном направлении – видать, к гошпитальной столовой, – и тоже заторопился туда.
Чуть позже меня навестила и сестра Евграфия, тоже поинтересовавшаяся, не желаю ли я мисочку кашки, – добрейшая старушка, ей-же-ей. Обещала выбрать мне в меренду пирожок покрупнее да и омлета кусочков хоть парочку.
– Вы, констебль, мужчина крупный, – сказала она, когда я начал отнекиваться, что неловко мне, мол, объедать больных людей. – Вас кормить надо посытнее и побольше, иначе тогда-то как раз и расхвораетесь. Я, знаете ли, в этом хорошо разбираюсь – мой покойный муж был точно такой же здоровяк.
– Вы состояли в браке, сестра? – изумился я.
– Никто не рождается монахиней или старухой, – печально улыбнулась она. – Когда-то давно я тоже была молода и любима. Увы, Господь призвал моего мужа к себе на небеса… – Монахиня промокнула одинокую слезинку в краю глаза рукавом своей сутаны. – Напрасно вы отказываетесь от завтрака, констебль. Но, думаю, я смогу уговорить нашего повара выделить вам два пирожка.
Я не стал удерживать её, когда сестра Евграфия поспешила распрощаться. Думаю, это очень тяжело – близких людей терять. Когда мой дедушка умер, а затем, год спустя, и мать сошла в могилу от чахотки, я был ещё мал – всего-то десять мне исполнилось – и полностью не осознавал всего. А тела отца, не вернувшегося после ночной смены, я так и не видел. Хотя и было мне тогда уже шестнадцать лет, и уже два года как махал молотом на фабрике – взрослый уже совсем, а всё ж не верилось мне в то, что папа умер, пусть и сказывали мужики с его бригады, будто видели, как он поскользнулся да в канал полетел. Коли уж на то пошло, я и сейчас сердцем в это не верю. Разумом-то понимаю, конечно да.
ebooksa