Домовой наш откровенно поплыл, но старательно держал уверенный и победный вид. Я знал, что вчера он пропустил мимо ушей сбивчивые рассказы Кирюши о своих подвигах, больше озаботившись форменной одеждой нашего трюмного и его собственным рундучком на борту. Раз пять за вечер они бегали смотреть на Кирюхин саквояжик в моей каюте, на ревизию батарей банок с вареньем на кухне «Ласточки», на осмотр санузла, где гордый Кирюша собственноручно открывал и закрывал вентили под ошеломленным взглядом своего наставника, и на поклон к Лариске. Они вдвоем о чем-то с ней почтительно шептались, а потом пели ей какие-то песни, под наше с Арчи сдавленное хихиканье. Позже Микешка по уши зарылся в заветный судочек со вкусным кракеном, полпорции которого Кирюша придержал для своего наставника, и на время выпал из нашей реальности.
Он вдохновенно сожрал все, что там было, до последнего кусочка, не исключая соевый соус вместе с васаби, а потом кряхтел и вздыхал на весь ангар полночи кряду. Вздохи и оханье его были не просто горестные, а с примесью какой-то гордости, но все равно Арчи не выдержал и со сдержанными матами полез лечить горемыку. Наш маг поймал Микешку, быстро выбил из него, как он сквозь зубы выразился, всё дерьмо, и на этом сеанс лечения окончился. Но вот именно рассказам Кирюши о своих подвигах в этом насыщенном на события вечере места не нашлось, и поэтому Микешка стоял сейчас с необоснованно уверенным видом, беспокойно ожидая, что кто-то придет ему на помощь.
Кирюха помогать ему не спешил, он все еще дулся на наставника за ляп про потерю медали, поэтому пришлось влезть мне, чтобы не ронять авторитет Микентия и всей нашей команды. Я очень осторожно потянулся через весь ангар и торопливо зашептал ему на ухо самую суть. Тот чутка дернулся, обалдел, но быстро справился с собой.
— Стратегическую операцию разведки враждебного княжества! — во всеуслышание заявил он торжественным голосом и остановился, ожидая моих дальнейших подсказок. — Сорвал? Да, сорвал! Кирюша наш сорвал! Вот! Войну предотвратил? Войну предотвратил, ничего себе! И это всё Кирюша наш, один!
— Ты с кем это там разговариваешь? — подозрительно прищурился Фрол Нилыч.
— Ни с кем, вспоминаю просто, — быстро открестился Микентий и начал, надсаживая пронзительный голосок, вслед за мной перечислять все Кирюхины подвиги. Народ ошеломленно безмолвствовал, пораженный в самое сердце геройством нашего трюмного. Я не стеснялся, расписывая Кирюхину доблесть, потому что знал его скромность, Микешка старательно повторял все мои слова один в один, и нам наконец удалось пробрать аудиторию до печенок. Молоденькие домовята горящими глазами смотрели на Кирюшу как на суперзвезду, народ постарше тоже неслабо впечатлился, и даже Нилыч закусил свою бороду от изумления. Минут через пять мы с Микешкой заткнулись, добившись своего с лихвой.
— Вот это да… — наконец выдохнул ошалевший Нилыч, выплюнув пожеванную бороденку. — Вот это да…
Кирюха стоял красный пуще прежнего, уже с тоской и злобой поглядывая на Микентия, а тот вовсю наслаждался моментом, с удовольствием принимая важные позы и делая ножкой перед почтеннейшей публикой.
— Ну, что же, — прокашлялся Нилыч, совладав с чувствами. — Постановляю! За подвиги великие! За то, что жизнь хотел отдать за други своя! Отныне и впредь! Всем нашим молодым и средним именовать героя — кавалер Кирюша! Только так и никак иначе! Всем ли всё ясно? Ну а уж мы, старшие, по-прежнему будем тебя звать по имени, наше дело такое, стариковское. Ты как, не в обиде?
— Ну что вы, Фрол Нилыч, — низко поклонился сначала ему, а потом и всем остальным домовым наш трюмный. — Премного я вам благодарен за добро и ласку вашу, за правильное воспитанье. Век помнить буду. Да и какой я кавалер, это прямо лишнее.
— А вот такой! — сурово обрубил его Нилыч. — Да и не для тебя это, а для почтения к княжеской награде, к обществу, и вообще, это теперь дело политическое, не нашего ума. Вот и соответствуй, понял?
Кирюша степенно и уважительно кивнул Нилычу, принимая на себя невиданное для всего маленького народца звание кавалера, а мне в голову ворвался голос Арчи: «Ну, долго они там еще этот цирк разводить будут?»
Я невольно вздрогнул и огляделся. Как оказалось, я не был тут самым любопытным, а был я самым невнимательным. За дверью ангара стоял Арчи вместе с недоумевающим Антохой, и с удовольствием прислушивался к происходящему. Еще я пропустил Лариску, сидевшую в своем тигельке на штатном жаропрочном фундаменте, он же котел отопления ангара у дальней стены, куда мы выгружали её от греха подальше в межпоходовый период. Она сбила крышку набок и высунулась из своего домика, с величайшим любопытством разглядывая сходку домовых. Ее изумленно распахнутые глаза светили в темноте как две маленькие фары, но внимания пока не привлекали, до того нечистики увлеклись своими делами. Я вздохнул и понял, что клоунаду пора прекращать.
— Однако, время к обеду, — пришлось мне во всеуслышание заявить во весь голос самым серьезным тоном. — А у нас почему-то еще шти не греты. Странно. В других-то экипажах, наверное, уже чайники вовсю свистят. Хорошо им!
Арчи за дверью коротко хохотнул, а круг домовых завертелся в неразберихе и панике.
— Проспали обед, братие! — донесся оттуда все тот же отчаянный противный тонкий голосок. — А у меня даже печка не чищена, от золы! И посуда от завтрака не мыта!
— Полчаса еще! — успокоил я его на весь ангар, перестав скрываться. — Успеешь!
— Рази ж ты домовой! — пхнул крикуна в загривок Нилыч и дикими глазами покосился на меня. Он, как я понял, был еще не в курсе того, что я стал недомагом. — Как можно посуду грязную копить, ты ж не человек! Ох, и разберусь я с тобой! Не посмотрю, что Варфоломеюшко тебе сродственник! Да вместе с ним тебе и накостыляем!
Я одобрительно кивнул ему и показал большой палец, потому что атаман он был правильный. Но тут Арчи с грохотом принялся в нетерпении трясти входную дверь, и домовых как ветром сдуло. Лариска хихикнула, показала мне язык и спряталась в свой домик, задвинув за собой крышку. Кирюха с Микентием тоже куда-то делись, не забыв уволочь за собой ящик, на котором выступали, и выключить лампу.
Я поднялся с дивана и открыл входную дверь, впустив внутрь улыбавшегося Арчи вместе с недоуменным Антохой.