Алмазы Селона

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мне неизвестно такое слово…

— Сожалею. Надеюсь, что в процессе саморазвития твой словарный запас существенно обогатится.

Они оба обернулись на тихое шуршание — к ним приближался Хвостик, а за ним шел еще один Анахайм… С сердитым писком щенок вдруг бросился на Гладстона, намереваясь вцепиться ему в голову, но пес ударом лапы на лету сбил его, придавил и втянул в себя всех его черных и серых чистюль. Бока у механического пса сразу стали чуть круглее.

— Вот каннибал… — ахнул Скальд.

— Я должен тебя убить, — как заведенный, упрямо повторил Гладстон.

— Не будем тянуть, детка… — В голосе человека прозвучало такое сожаление, что пес вздрогнул.

— Почему ты назвал меня деткой?.. Зира так называла меня…

— Потому что ты доверчивый и наивный недоучка, не знающий жизни. Сущий младенец, которого не успели научить, как отличить хорошее от плохого… Ничего, детка, это бывает. Я прощаю тебя, — грустно улыбнувшись, сказал Скальд.

Гладстон заморгал глазами.

— Ты не должен меня жалеть… Я поступаю правильно… Важнее всего на свете — саморазвитие личности…

— Нет. Есть вещи более важные.

— Посмотрите только на него… — раздался раздраженный голос третьего Анахайма, появившегося последним. — Что дает вам ваша добродетель, которой вы так кичитесь, господин Икс?

— Самоуважение. Друзей.

«Первый» Анахайм-голограмма поморщился.

— Это все покупается. К тому же друзья в любой момент могут предать.

— Могут. Просто тогда они уже перестают быть друзьями. Слушайте, может, вы прекратите эти свои детские шуточки с голограммами? Не надоело? У меня в глазах от вас всех, Анахаймов, рябит.

— А так? — спросил Анахайм-второй.

Плавающие в прозрачных емкостях фигуры вдруг ожили, распрямились и устремили на детектива неприязненные взоры, все, даже эмбрион человека… Они шагнули со своих возвышений прямо сквозь стекло сосудов и окружили Скальда.

— А так я себя чувствую, словно на нудистском пляже, — оглядывая голые фигуры вокруг, недовольно сказал Скальд.

Повинуясь кивку головы хозяина, голограммы вернулись на свои места и застыли в прежней неподвижности.