“Мне осталось жить…” – понял флорентиец недосказанное. И заколебался, весь во власти сомнений.
Герардо мучительно размышлял над весьма сложной проблемой: сказать господину правду или по обыкновению всех лекарей отделаться общими фразами?
Он любил этого жесткого, а временами жестокого человека, своего властелина. Любил не по обязанности, а как родной сын.
Много лет назад странствующий рыцарь ордена Меча Готфрид фон Кельгоф подобрал полуголодного недоучившегося лекаришку в одном из притонов Флоренции, где Герардо пропивал последние медяки. И с той поры они были неразлучны…
Немного подумав, Герардо ответил правдиво и по-прежнему шепотом:
– Не более двух суток…
И добавил, безнадежно склонив голову:
– Прости меня, господин, но противоядия я не знаю. И никто не знает. Это яд левантской гадюки смешанный с жиром бобра и эфирными маслами. Он проникает сквозь кожу и убивает так же верно, как и кинжал, пронзающий сердце.
– Двое суток… – пробормотал магистр. – Думаю, что этого срока вполне достаточно…
Он с непонятным облегчением откинулся на подушку.
– Возьми мой перстень с печатью и передай его оруженосцу, – сказал Готфрид фон Кельгоф лекарю. – И прикажи от моего имени как можно скорее доставить сюда ларец. Он находится в моей опочивальне под плитой пола. На ней высечен крест. Коней не жалеть. Но до возвращения оруженосца – слышишь, Герардо! – я должен жить. Должен!
Посланец успел вовремя – магистр был еще жив.
Но только снадобья неутомимого флорентийца – он двое суток не спал и ни на шаг не отходил от постели своего повелителя – поддерживали в еще недавно могучем теле угасающую на глазах искру жизни.
– Герардо! – позвал магистр лекаря. – Пригласи сюда… всех рыцарей и их оруженосцев… в том числе и вассалов барона. И его самого…
В радостном возбуждении магистр ощупывал небольшой ларец, украшенный резной слоновой костью.
Рыцари окружили ложе умирающего повелителя.
Бернард фон Ренгов, огромного роста детина с ярко-рыжими волосами до плеч, даже не пытался изобразить на своей длинной физиономии, покрытой шрамами, соболезнование и печаль.
Он возвышался над всеми как непоколебимый утес, уверенный в своей силе и безнаказанности за содеянное преступление.
– Братья… – начал магистр тихо.
Но затем его голос неожиданно окреп. Глаза Готфрида фон Кельгофа засверкали прежним огнем, которого так страшились его враги.
ebooksa