(Фи, какая банальность! Однако узнать ничего не удалось. И не удастся. Счет один-один.)
— Конечно, конечно, — принял он правила игры.
Я просто думал уточнить, по названиям, знаете, не все книги помню. Много читать приходится.
— Что, и такого много?! — Искреннее удивление на лице Сомова, и сразу взгляд обратно в чашку.
— Какого такого? — спросил Давид.
Сомов тяжко вздохнул и сообщил:
— Эдуарда Абрамовича Цукермана, Эдика Цукермана убили агенты Моссада из-за этой самой книжки. А книжка опять пропала… Такие дела, Давид Юрьевич, а вы говорите: «нет, никогда, какого-такого»…
Быстрый, очень быстрый взгляд из-под бровей, и опять — сосредоточенно так ложкой по донышку чаинки двигать. Интеллектуальное занятие.
Давид покосился на майора Терехова — и тот глаза прячет.
Матерь Божья, что ж это за новая форма допроса: вместо камеры с голыми стенами, сильной лампы в лицо и стеклянных, бесстрастных, немигающих глаз уютная комнатка, ароматный чай и интеллигентская стеснительность палачей! С ума они, что ли, все посходили? И чего им от меня надо? Они же все знают. А про меня знают больше меня. Зачем же, спрашивается, вызывали?..
И вдруг он начал понимать. А может, просто вспомнил. Из рассказов Бергмана.
Они его изучают. Наблюдают, как диковинного зверя. Не в лаборатории, не в зоопарке, а в заповеднике — в условиях, приближенных к естественным. Впрочем, до клетки уже рукой подать.
Пауза затянулась, и Давид спросил:
— Чего вы от меня хотите?
— Понимания, — ответил Сомов охотно. — Искренности.
— Шагов навстречу, — добавил Терехов. — Помогите нам. Мы, например, готовы вам помочь. Вам ведь плохо, Давид Юрьевич?
— В каком смысле?
— Вы одиноки. Разве не так? И вам никто не поможет. Ни ваша… жена. Ни «Группа спасения мира». Вергилий Наст мир спасает. И своих детей. От нищеты. До вас ли ему?
— Это несправедливо, — обиделся вдруг Давид.
Может, потому и обиделся, что сам в последнее время думал примерно так же. Но кто дал право этому мерзавцу говорить про Гелю?