Из Америки — с любовью,

– Волосы светлые, глаза серые.

Заброцкий поднял брови еще выше.

– Прибыл в московский Шереметьевский аэропорт… три недели назад… рейсом из Триеста.

Вот так. Русый сероглазый мексиканец. Всякому, у кого есть на плечах голова, а на голове уши, известно, что мексиканские паспорта под силу купить любому, кого не разорит общение с тамошними чиновниками. Так что сеньор Гильермо Мартин, вероятно, на самом деле мистер Мартин Гиллермен. Или мосье Гийом Мартен. Или – чем черт не шутит – герр Мартин Хильман. Хотя скорее всего его имя не начинается ни на Г, ни на М.

– А вчера указанный сеньор Мартин покинул пределы Российской Империи, вылетев из Шереметьевского аэропорта в… надо же, как интересно… в свободный порт Бейрут.

Предусмотрительный попался «мексиканец». Триест, как ни крути, все же итальянская территория, а с Римским Союзом у России имеется договор об уголовно-полицейском сотрудничестве. Бейрут же числится британским, и господа лимонники вряд ли ответят с английской корректностью на просьбу прояснить дальнейшую судьбу проезжего сеньора.

Мы покопались в сетевых архивах еще немного, но других подходящих кандидатов не нашли. Только загадочный Мартин, против которого у нас не было никаких улик, кроме сомнительного происхождения и подозрительного маршрута, да еще моей интуиции.

Андрей позвонил в полицейское управление и выяснил серийный номер доказательства номер один – злосчастной «беретты». Через пять минут мы окончательно убедились в том, что знали и так – пистолеты этой серии не завозились в Россию ни оптом, ни штучно, ни с целью сбыта, ни как личное имущество. Порой архивы охранки полнее полицейских, но в этот раз на такое везение рассчитывать не приходилось.

– Что ж, – подвел я итог, – придется подавать запрос фабрикантам.

– В Италию? – удивился Андрей.

Я косо глянул на него, потом напомнил себе, что работает парень в уголовном розыске без году неделю. Не привычен еще.

– А что тут такого? Границ между Россией и Римским Союзом почти нет. Езжай хоть во Францию, хоть в Италию. Приходится сотрудничать.

Мне вспомнилось, как два года назад киевская охранка ловила группу каталонцев-бомбистов, по глупости решивших, что малороссийский климат полезнее для здоровья.

– Вот только ждать придется долго. Оформлять запрос надо через питерское, центральное управление. Пока они там разберутся, пока переведут – в Италии уже будет вечер. Никто, конечно, не спит, а вот заводы «беретты» закрывают – и получить ответ от управляющего по сбыту, или кто он у них там, мы сегодня уже не успеем. Так что раньше завтрашнего дня ответа можно не ждать. Заодно я запрошу полный отчет по Гильермо Мартину – если придется, то с копиями документов. Это тоже до завтра.

– А как мы с вами встретимся? – поинтересовался Заброцкий.

Я на мгновение задумался.

– Знаете что, Андрей. Подходите на работу к половине первого. Можно даже к часу дня. Я вам туда позвоню, если что будет. А сегодня… – Я посмотрел на часы. Надо же, как день пролетел – кажется, сидим здесь всего ничего, а между тем близится вечер. И куда только время ушло? – Сегодня отвезите меня в гостиницу, будьте так добры.

– Хорошо, – отозвался Заброцкий без энтузиазма. Похоже было, что романтика сыскной работы для него бледнеет прямо на глазах. Грезы развеиваются вместе с розовым туманом, и остается одна всемогущая бюрократия. Нас с ним ведь не случайно числят гражданскими чиновниками. Чем раньше парень поймет, что сыск – будь то уголовный или политический – дело скучное, неблагодарное и чреватое шишками от начальства, тем лучше. Хотя если он так сообразителен, как мне кажется, то уже это понял.

В гостиницу мы ехали в почти полном молчании; распрощались у парадного, и Заброцкий укатил на своем пижонском авто, происхождение которого я так за весь день и не выяснил. Я поднялся в номер, смыл с лица набравшиеся за день морщины, перекусил наскоро в буфете при ресторане, потом вернулся к себе и лег. За окнами стояла темнота, похожая на кисель из чернил. Кто-то в Верманском парке пустил шутиху, та взлетела, вспыхнула ярко и разлетелась стайкой прихотливых огоньков. Я решил считать это добрым предзнаменованием. Значит, мы на верном пути.

Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.