И, положив перед Фредом лист с типографски отпечатанными вопросами, старый вакх вышел из кабинета. Честер уставился на бумаги: имя, адрес домашний и служебный, возраст, состояние нервной системы («Откуда я знаю? — подумал Фред. — Напишу: удовлетворительное…»), телефон ближайших родственников («Вероятно, на случай летального исхода») и уж совсем непонятное: отношение к воинской обязанности («Зачем? Способных сидеть в окопах они щадят?»). В графе «заказ» Честер, не мудрствуя лукаво, написал: «Прирезать как свинью» — и в этот момент вошел Хартон в сопровождении «красной стрекозы».
— Ваш коньяк, мистер Фред, — мило улыбнувшись, проговорила она, показывая на поднос с двумя наполненными рюмками. Честер взял ближайшую. — Благодарю вас, — сказала «стрекоза».
И она протянула поднос Хартону. Вакх тоже взял рюмку, но, прежде чем пригубить коньяк, бегло просмотрел анкету.
— Дорогой друг, — сказал он мягко, — вы ставите нас в ложное положение. Что значит «прирезать»? Некорректная формулировка. Напишите «убиение ножом», к тому же добавьте «с гарантией сохранения жизни». В противном случае могут возникнуть претензии: у вас или у ваших родственников к нам, если, не дай Бог, исполнители перестараются, или у нас к вам, если вы станете уверять, что не получили желаемое. Фирма всегда и во всем требует точности. Исправили? Ваше здоровье!
Они поднесли рюмки к губам, Хартон лишь языком посмаковал коньяк, а Фред махнул сразу одним глотком, при этом отметив какой-то странный привкус миндаля.
— Французский? — спросил он Хартона.
— Манильский, — почему-то откуда-то издали ответил вакх, хотя он был не далее чем в полуметре от Честера. — Сигару?
Фред потянулся к предложенной ему коробке, но пальцы слегка одеревенели и никак не могли ухватить сигару.
— Черт возьми! — в сердцах сказал Честер, уже не узнавая собственного голоса, и подумал безвольно: «Наверное, я в работе… так быстро, оперативно…»
И последнее, что видели его глаза и слышали уши: Хартон, протянув руку куда-то себе за спину, произнес: «Господин генерал, он пошел в дело…» Мозг Фреда, между тем, хотя и зафиксировал это обстоятельство, но отнесся к нему с полнейшим равнодушием отбывающего «туда» человека. «Будь что будет!» — мелькнуло последнее осмысленное и оформленное в словах чувство, и смертельный холод разлился по всему телу Честера. Ему еще хотелось громко и отчетливо спросить: «А гарантия?!» — но губы не шевелились, а Хартон стал быстро отдаляться куда-то назад и вверх, словно его уносило эскалатором, и на лице вакха все еще расплывалась от уха до уха зловещая улыбка: ха-ха-ха-ха!..
Веки Честера стали тяжелыми, как гранит, и закрылись сами. Сердце билось все реже и реже. Удар… Еще один… Потом странно долгая пауза… Вот оно встрепенулось и — все! Фред умер, — поразительно, но, ничего более не чувствуя, он каким-то образом понял это, констатировал факт все с тем же отчуждением и равнодушием, а затем растворился.
… На солнце грелся воробей. Он распушил перья, задрал вверх клюв и даже зевнул от удовольствия. Честеру воробей казался неимоверно большим. Сразу он и не узнал его, тем более что глядел на воробья почему-то одним глазом и снизу вверх. Тогда Фред попытался открыть второй глаз. Да, конечно, это весьма нахальный воробей, усевшийся прямо перед самым лицом Честера. «Сейчас я его сдуну!» — решил Фред и действительно дунул на воробья, но у него почему-то получилось не «ф-ф-фу!», а «хр-фу!». Воробей тем не менее странно оглянулся на Фреда и лениво отскакал на несколько сантиметров. Честер лежал на чем-то холодном и мокром. Тело его было покрыто гусиной кожей, пупырышками, это чувствовалось, хотя и не было ему видно, и тогда Фред решил приподняться. И вдруг услышал непонятный звук, похожий на хрюканье. Тогда он попытался разжать губы, и хрюканье повторилось. «Жив! Жив! Жив!» — тут же мелькнула мысль, она была единственной, но все же мыслью, и то, что она была, явно свидетельствовало в пользу ее самой: жив! Эта мысль наполнила Фреда какой-то животной радостью, именно животной, и он почувствовал прилив сил. Ноги, руки, тело, лицо — да, все это жило, и сердце билось, и кровь бежала по жилам, и веки моргали. «Встать! Ну-ка, попробуем встать!» — скомандовал сам себе Честер, но тут же, приподнявшись, потерял равновесие и боком снова плюхнулся в лужу. Почему в лужу?! Да, только теперь он вдруг понял, что лежит в луже и все лицо его забрызгано грязью: увы, он валялся среди пахнущей — Боже, какая мразь! — гадости. Фреда чуть не вырвало, при этом из глотки стали рваться наружу те самые звуки, от которых он очнулся.
— От этой чушки мы ничего не добьемся, — услышал он чей-то грубый голос. — Надо ее прирезать. Вес неплохой, нагуляла достаточно…
— Да, пожалуй, ты прав. Нечего тянуть.
Рядом стояли двое. Честер не мог разглядеть их, шея его не гнулась, только две пары начищенных сапог, в которых отражались сразу четыре солнца, сверкали перед глазами.
— Бери нож, я вчера как раз наточил, — услышал Честер. — А я придержу.
— Хорошо, когда есть работа. И мясо, конечно! — ответил второй, после чего расхохотался. Что-то знакомое послышалось Честеру в этом искусственном смехе: ха-ха-ха-ха!
Но Фред по-прежнему не мог поднять головы, чтобы взглянуть на смеющегося. Тогда он попробовал подняться сам, и на этот раз ему удалось. Честер стоял на четвереньках и никак не мог оторвать от земли руки. «Что это с ними?» — подумал он и взглянул вниз. В глазах сразу же помутилось: он увидел две тонкие, заросшие волосами ноги. Они заканчивались коричневыми копытцами! Тогда Фред, уже не стесняясь, истерично завизжал в полный голос.
— Ишь ты, — прокомментировал мужчина, поглаживая Фреда за ухом, — чует, голубушка, смертный час…
Фред сорвался с места и с визгом понесся по улице. Но нет, это была не улица, а замкнутый со всех сторон забором двор. Вдруг он услышал ласковое: