«Фирма приключений»

— Извините, шеф. Я только не понимаю, чем вы так удивлены.

Гард сделал паузу.

— А что вы скажете, инспектор, если узнаете, что Христофор Гауснер — родной дядюшка Дины Ланн?

Динамик в ответ только свистнул.

Бывает же, общаются люди месяцами, годами, и так складываются их отношения, что они друг для друга либо Таратура и «шеф», — кстати, а как зовут инспектора, у него есть имя? — либо Ивон Фрез, либо просто Гауснер. И вдруг выясняется, что он вовсе не «просто», а, представьте себе, Христофор, и это обстоятельство приоткрывает занавес, за которым оказывается нечто, о чем даже помыслить было нельзя еще за секунду до того, как стало известно имя человека!

— Инспектор, — сказал Гард, — у вас есть имя?

— Не понял вас, шеф. Повторите вопрос.

— Я говорю, как вас называли папа и мама, прежде чем вы стали инспектором полиции? У вас были папа и мама?

— Вам для чего, господин комиссар? — все еще недоумевал Таратура.

— Хочу попрощаться с вами задушевно! — разозлился почему-то Гард. — Хочу сказать вам: Билл, Майкл, Джафар, или как вас там, оставайтесь и ведите себя хорошо! Так у вас есть имя, Таратура?

— Разумеется, шеф. Мама звала меня Аликом…

Ну вот, еще одно открытие: инспектор, которому впору выступать на борцовском ковре или сниматься в ковбойском ролике, и вдруг «Алик»!

— А полностью? — спросил Гард. — Как зовут вас полностью, без мамы?

— Так и зовут! — разозлился в свою очередь Таратура, явно подозревая Гарда в том, что у него не все дома, по крайней мере в данный момент. — Так и зовут, но, если вам хочется, шеф, можете прибавлять букву «с»: Алекс Таратура. Вас устраивает?

— Вполне. Не сердитесь, Алекс. И действительно: ведите себя осторожно и благоразумно. Вы все же мне дороги. Как память. Ладно? Отбой!

Вертолет взял вертикально вверх и лишь потом пошел в сторону под довольно острым углом к бетонной крыше аэровокзала. За этот вертикальный подъем Гард не любил вертолеты, как не любил все противоестественное, кричаще противоречащее здравому смыслу и классическим законам мироздания, в данном случае — закону всемирного тяготения. Другое дело самолеты, которые тоже отрывались от земли, но постепенно, с разбега, как птицы, не шокируя, увы, консервативно устроенные нервы гардовской души. Дэвид Гард, как видим, был не только чуточку идеалистом, но и чуточку консерватором, что не только не противоречило друг другу, но и прекрасно уживалось, поскольку оба этих качества родились у него как естественный протест против всей грязи, низменности и гадости, присущей так называемому «свободному», иначе «потребительскому», иначе «развитому обществу», — уж лучше бы оно не развивалось, это общество, в котором Гард жил, занимая пост «чистильщика», «подметалы», а если официально — охранителя общественного порядка, закона и справедливости!

… Спустя примерно три с половиной часа с той же площадки стартовал вертолет, на борту которого находилась невеста президента Кифа Бакеро. В кресле второго пилота сидел атлетически сложенный красавец с рыжей бородой и рыжими усами, в последний момент заменивший неожиданно заболевшего вертолетчика.

Направление было то же: Даулинг.

21. «И ты, Брут!»

Обычно Фред Честер поднимал телефонную трубку на десятый — двенадцатый звонок, разумеется, отнюдь не утруждая себя счетом, а машинально, угадывая на глазок, как пьяница угадывает по количеству бульков точно отлитое из бутылки в бокал виски. Как правило, дело до телефонного разговора не доходило: либо трубку перехватывала Линда, чего, собственно, Фред и добивался, — абоненту пройти через ее фильтр бывало нелегко, она запросто отшивала всех, кто мог подтолкнуть ее мужа не на дело, ведущее к доходу и заработку, а на праздность, ведущую к расходу и убыли, — либо человек на том конце провода сам терял терпение и на подходе к десятому гудку бросал трубку. Фред в таких случаях не огорчался, но и не радовался, точно зная, что, если он кому-то действительно нужен, к нему пробьются и через Линду, и через долготерпение.