«Не хватит ли вам одной рюмки, профессор?»
«Пожалуй, вы правы, Миллер. Дорон сказал, что нам дали деньги и дали срок. Я не уверен, что вы меня правильно поймете и что вообще кто-нибудь способен меня понять, но мне стало страшно…»
В этот момент послышался звук опрокинутой рюмки и резко отодвигаемого кресла.
— Ему стало плохо, — сказал Миллер Гарду.
«Нет, нет, не волнуйтесь, — услышал Гард голос Чвиза. — Я, вероятно, просто пьян».
«Присядьте, профессор, у вас и так неважное сердце. Стоит ли нервничать раньше времени?»
«Ах, мне бы ваши годы, Миллер!.. Скажите мне как своему коллеге и соавтору: вы думали когда-нибудь о том, что нам с вами придется отвечать перед историей?»
«С меня вполне достаточно отчитываться перед Ирен, которая даже сегодня спросит, где я так поздно задержался».
«Вы это серьезно, Эдвард? Я никогда не мог угадать, где вы говорите серьезно, а где шутите… Но вы думали о том, что наши потомки не простят нам, если установка будет создана? Вы это понимаете? Или вы думаете, что Дорон будет дублировать вместо солдат коров? Но что Дорону, который ответствен лишь до тех пор, пока он физически существует? А мы живем и после нашей смерти…»
«Вы что-то рано о ней заговорили, профессор».
«Ну ладно, хорошо, поймите меня правильно. Я знаю, что у меня просто не хватит сил бороться с Дороном, если в такой борьбе вообще есть смысл. Но, честно говоря, я до сих пор не понимаю вас. Что вы хотите? Что вы намерены делать? Вы стали осторожны…»
«Коллега, вам нельзя много пить».
«Ну вот, так я и знал, вы совершенно не приемлете разговоров на эту тему. А мне чрезвычайно важно знать, Миллер! Чтобы решить, что мне делать. Ну, что мне делать?»
«Я отвезу вас сейчас домой, а утром…»
«Поздно. Конечно, я чудак, с вашей точки зрения, но вы знаете: я упрям в своем чудачестве. В конце концов, одной ногой я уже в могиле, и вот я стою перед вами, а на самом деле…»
«Профессор, я никогда не думал, что одна рюмка…»
«Как мне хочется все бросить и уйти, исчезнуть, раствориться, плюнуть на Дорона, на эту страшную установку, даже на вас, простите мне, ради Бога, такие слова!»
«А потом?»
«Потом? Какое мне дело, что станет потом? Когда вам, Миллер, будет столько лет, сколько мне сейчас, вы тоже серьезно задумаетесь над тем, с какой совестью лучше отправляться на тот свет. Ладно, мне пора, я и так уже заговорился».
Часы в кабинете Миллера четко пробили шесть раз. Гард поднял глаза и убедился, что звук идет с пленки магнитофона, так как реальным часам еще предстояло минут пятнадцать повременить до боя.