С такими мыслями он закончил наводить марафет, вернулся в спальню, натянул глаженные ещё вечером брюки, накинул рубашку, улавливая флюиды готовящейся пищи, подошёл к зеркалу и стал застёгивать пуговицы, критично оценивая свою внешность. Итогом его размышлений стала фраза:
— В двадцать мы все были красивы. М-да… Старею, животик скоро отращу.
Ромин лукавил. В пятьдесят девять он был даже строен, морщины лишь слегка тронули лицо. Умный, проникающий взгляд был спокоен и сосредоточен, как и подобает человеку его ранга.
Наконец, последовала очередь галстука. Его он завязывал сам, не прибегая к помощи жены. Вскоре и пиджак лёг на могучие плечи.
— Всё готово,— донёсся голос с кухни.
— Хорошо, сейчас иду.
«Как по расписанию»,— подумалось ему, и взял часы, бросив взгляд на табло скорее по привычке. Внутренний секундомер и так знал, сколько сейчас времени вплоть до минуты. Генерал любил точность.
Ромин направился на кухню, где Нина уже расставляла на столе тарелки с борщом, и удивился, увидев перед собой уже давно забытое в суматохе дней национальное блюдо.
— Похоже, меня ждал сюрприз, а я пришёл неготовым. Борщ!— усаживаясь, сказал Ромин.— Ты сама готовила или купила?
— Сделала сама,— присаживаясь рядом, сказала Нина.
— Спасибо, действительно не ожидал,— он принялся есть, наслаждаясь вкусом.
— Стареете, господин генерал,— с укором сказала она.
— Объяснитесь, рядовой.
— Что вы вчера ели на ужин?
— Не помню. Неужели борщ?
— Именно. Вы были так заняты своими мыслями, что не заметили.
«Прокол»,— мысленно усмехнулся Ромин, глядя в улыбающиеся глаза жены.
— Что ж, признаю свою ошибку и готов понести наказание по всей строгости закона.
— Хорошо, назначаю тебе самое строгое наказание: один день провести дома.
— Это слишком много, Ниночка,— Евгений Николаевич попытался изобразить подобие улыбки, но фокус не подействовал. Её ответ был мгновенным: жёсткий взгляд.— Пойми, у меня работа и я не могу уходить, когда захочу. У меня нет выходных.