— Рисунок. Ты что, никогда не видел картин? — удивился Генрих.
— Может, и видел, только не обращал внимания, — ответил глюм. — Ты, что ли, нарисовал?
— Нет, конечно, я ведь не художник, — сказал Генрих. — Нравится?
— Красиво, — вздохнул Капунькис. — И чем это нарисовано?
— Ну, красками, кисточкой, — пояснил Генрих — Художники могут чем угодно рисовать. Карандашами, например, или углями…
— Я гоже хочу рисовать, — задумчиво произнес Капунькис.
— Ой, держите меня, а то упаду! — прыснул Бурунькис. — Тоже мне, художник выискался! Сейчас ка-ак тресну по лбу, так ты у меня скультором станешь!
— Не скультором, а скульптором, — поправил мохнатого малыша Генрих.
— А что, есть разница? — удивился Бурунькис.
— Еще бы.
— Но ты ведь меня понял? Так чего ж к словам придираешься? пожал плечами глюм.
— Ладно, — вздохнул Генрих. — Не мне тебя учить.
— Во-во, это верно! — кивнул Бурунькис. — А то все вокруг только и делают, что поучают других. Как будто весь мир состоит только из учителей и учеников!
— Точно, — кивнул Генрих. — Вы, гнумы, и без чужих поучений разбираетесь, что к чему…
— Мы не гнумы, мы глюмы! — возразил Бурунькис.
— Но ты ведь меня понял, улыбнулся Генрих. — Зачем же к словам цепляешься?
— Ты хитрый! — сказал Бурунькис. — Ты меня перехитрил. Хорошо, пусть будет по-твоему: не скультор, а скульптор. — Глюм немного помолчал и спросил:
— Что у нас сегодня новенького?
Генрих печально вздохнул, кивнул головой на окно.
— Мир стал другим, город стал другим, я даже не знаю, как объяснить. Внешне вроде все как раньше: дома, улицы, люди. Но только чего-то не хватает. А чего, я и сам не знаю. Древнерожденные почему-то уходят…