Синдром Коперника

И потом, все остальное. Вирусы, которые в своей битве против человека захватывают все новые территории, становясь все сильнее, и их все труднее переиграть. Климат, озоновый слой, глобальное потепление, перенаселенность, эрозия почвы и природные катаклизмы — все более частые и разрушительные. Политика зашла в тупик, она уже не способна остановить наше падение, вернуть нас на верный путь. Север и Юг, которые рано или поздно столкнутся… Будем реалистами. Что толку быть чемпионом по выживанию? Если все время лезть в дерьмо, рано или поздно угодишь в мусоросжигатель.

А если, как два года назад утверждала та парочка в истории с Иорданским камнем,[1] мы одни во Вселенной, тогда мой эсхатологический страх еще более ужасен. Но от этого он не становится менее оправданным. Два миллиона лет эволюции, чтобы убедиться — Homo sapiens одинок. Единственное мыслящее существо в бескрайней Вселенной. Что такое жизнь — неповторимое чудо или нелепая случайность в бессмысленной гонке? Поди узнай! А потом он вымрет. По-прежнему одинокий. Словно показав язык богатству Вселенной. Какое глупое расточительство!

Так вот. Это и есть мой эсхатологический страх. Часто меня охватывает чувство, что Homo sapiens вот-вот вымрет.

А может, природе в самом деле пора заняться чем-нибудь другим?

Глава 7

Было то ли три, то ли четыре часа утра, когда голод пересилил притяжение телеэкрана. Я поднялся, истекая потом, отправился на кухню и открыл холодильник. Постоял минуту, наслаждаясь прохладным воздухом, идущим изнутри, затем достал остатки вчерашнего ужина и вернулся обратно на диван, даже не потрудившись разогреть еду.

Пока я насыщался, на экране сменяли друг друга фотографии все новых жертв с подписями внизу. Телеэфир становился похожим на бесконечную рубрику некрологов в газете, и я не мог оторвать взгляд от этого тягостного зрелища.

Неожиданно меня озарило.

Когда я поставил рядом с собой пустую тарелку, правда, прежде ускользавшая от меня, предстала передо мной во всей своей полноте, да так, что кровь застыла в жилах. Как будто увиденные на экране жуткие картины вернули меня к реальности. К определенной реальности. Мне показалось, что я, наконец, проснулся, открыл глаза: и внезапно я вспомнил, как выжил в катастрофе. Почему я выжил. Тогда до меня дошло, насколько это невероятно, что я сижу здесь, один, на этом диване, с руками все еще перепачканными кровью. Насколько нереально.

Я просто-напросто понял, что что-то здесь не так. Что происходит что-то невероятное.

Глава 8

Мне кажется, что после любого теракта телезрителей в первую очередь интересует количество погибших. Точное число смертей. В следующие после трагедии дни официальные цифры растут, словно цены на огромных и зловещих торгах, а люди, похоже, только того и ждут. И бывают разочарованы, когда все прекращается.

Я говорю «люди», но надо быть честным: я и сам не чужд этого нездорового наваждения. Пусть я сумасшедший, но я такой же, как все.

Не знаю почему, но я тоже поддаюсь зловещей магии числа погибших в результате терактов и стихийных бедствий. И именно поэтому не могу оторваться от экрана телевизора. Возможно, все дело в желании оказаться свидетелем чего-то, что выходит за рамки обыденности. Не то чтобы радуешься чужой смерти, но чем страшнее итог, тем исключительнее случившееся. Полагаю, чем ужаснее беда, которой мы избежали, тем более живыми мы себя чувствуем. Ведь никогда не чувствуешь себя таким живым, как оказавшись лицом к лицу со смертью. Когда переживаешь ее заочно.

Должно быть, это следствие моего эсхатологического страха. Я так боюсь смерти, что не могу перестать с ней заигрывать.

Глава 9

Дневник, запись № 101: смерть.

Человека от животного отличает не только членораздельная речь, но и способность к самопознанию, а следовательно, и к осознанию своей бренности. Только одно мы знаем о себе наверняка: все мы смертны. Вы, я. Все мы медленно умираем.

Во мне скрыт один невероятный парадокс. На самом деле их гораздо больше, но этот — самый удивительный.

Я шизофреник. Проще говоря, я душевный калека. Моя жизнь — сплошная насмешка, пустяк, не представляющий ни малейшего интереса. И тем не менее ничто не страшит меня так, как смерть. Вот вам и парадокс. Как можно бояться прекращения столь ничтожной жизни? Не знаю. Но это так. С меня довольно страха, от которого все переворачивается у меня в желудке и еще где-то внутри.