Лидочка вдруг рассердилась на себя. Ну что она так перед ним трясется? В конце концов, она была не с кем-нибудь, а с его двойником, только человеком в тысячу раз лучшим, чем он.
— Да, угадал, — сказала она решительно.
— Ты это серьезно? — с ноткой удивления, однако без малейшей растерянности спросил Владимир Сергеевич.
— Серьезно.
— Интересно бы в таком случае узнать, кто он.
Лидочка молчала, не зная, что отвечать.
— Я жду ответа, Лидия.
Лидочка опять ничего не сказала.
— Ты, вероятно, пошутила, Лидия, — сделал уступку Владимир Сергеевич.
Лидочка медленно опустила руку с трубкой… Вот и все. Пусть думает, что хочет, а изворачиваться и врать она не намерена. Все равно эта история так просто не кончится, и выяснения отношений не избежать. И даже если с московским Колесниковым ничего не получится, она все равно уйдет от мужа, потому что с таким человеком она сама скоро превратится в говорящую куклу.
Лидочка долго смотрела в окно на заснеженные крыши Петровки… Владимир Сергеевич, его московский двойник, покойный брат-алкоголик, хромота обоих, которой не было у брата, сибирский институт, где работали двойники, — нет, связать все эти факты воедино Лидочка при ее вовсе не блестящих логических способностях никак не могла, да теперь и не хотела уже. Нет ничего тайного, что не стало бы явным, так зачем же торопить события?
…В трубке раздавались частые гудки. Лидочка положила трубку и стала разбирать постель.
Глава 4
Последующие дни принесли Лидочке много новых и радостных впечатлений. С девяти до трех она исправно слушала доклады в конференц-зале Ленинской библиотеки, а после трех ее встречал у центрального входа Володя, они вместе обедали и не расставались уже до вечера. Свободное время у Володи было, так как незадолго до приезда Лидочки он взял очередной отпуск, а на вечернем занятия еще не начались. Все эти дни они ходили и ездили по Москве, которую Володя хорошо изучил за четыре года. Побывали еще в нескольких музеях, в Зарядье, Кремле, съездили на Новодевичье кладбище. Один раз попали в театр на Малой Бронной, находившийся неподалеку от Лидочкиной гостиницы, а в другой раз им довезло, и они купили билеты в ЦДЛ на вечер поэзии.
За это время Лидочка узнала некоторые подробности из московской жизни Володи, касавшиеся той истории с автоматическим цехом. Как и тогда, в день знакомства, Володя не собирался особенно о ней распространяться, считая ее неинтересной для Лидочки. Но Лидочка, движимая отнюдь не пустым любопытством, сумела разговорить его. И вот что узнала.
Уволившись из института и переехав в Москву, Володя не сдал позиций. Наоборот, неудача только пробудила в нем дух сопротивления. Цех планировали строить в будущей пятилетке, то есть через четыре года, так что не все было потеряно. Знающие люди, с которыми он познакомился в Москве, посоветовали ему обратиться в редакцию весьма авторитетного научного журнала «Природа и технология», занимавшегося как раз подобными конфликтами. Публикация в таком журнале, объяснили ему, почти наверняка означала бы, что строительство будет заморожено или вообще закрыто, так как к экологическим проблемам в «верхах» сейчас относятся серьезно.
Месяца два Володя сидел над статьей о Лебяжьем, подобрал материалы по проекту, переписку, вырезки из местной газеты и отнес все в редакцию. Там его очень внимательно выслушали, обещали безусловную помощь и взяли материалы, сказав, что отдадут их на рецензию кому-нибудь из известных ученых. Еще через два месяца Володя получил рецензию. Ее автор, действительно известный ученый-биолог, похвалил Володю за инициативу, сказал, что дело важное, государственное, но опубликовать его статью пока нельзя. Нужны обстоятельные, научно выверенные исследования, убедительно показывающие, какой вред озеру может причинить цех. Договорились с редакцией, что, как только Володя представит новые материалы с учетом замечаний рецензента, статья будет опубликована. Договорились даже, что редакция будет ходатайствовать перед соответствующими научными организациями, чтобы Володе оказали практическую помощь.
Помощь московских организаций, однако, не понадобилась. Володя связался письменно со своими знакомыми из филиала института микробиологии города, где раньше жил, написал им обо всем и также встретил понимание и поддержку. Было решено, что они подготовят ему всю экспериментальную часть, а он сделает текстовую. Этим и занимался Володя все свободное время, и, надо сказать, с большим увлечением, потому что работа много дала ему как будущему биологу. Пригодились тут и его инженерские знания, математическая подготовка… Постепенно скромные вначале «Возражения к проекту АЦ 1666» (так называлась его работа) разбухли, превратившись в целый научный труд. Теперь ему оставалось сделать кое-какие поправки и отнести материалы в редакцию…
Нет, ничего подобного и ожидать невозможно было бы от Владимира Сергеевича! Муж признавал серьезным, достойным траты времени делом только то, что официально одобрено высшими инстанциями. Всякого рода иную деятельность он считал анархией, вредящей экономическим интересам государства, не отличая при этом заурядных мошенников от бескорыстных энтузиастов…
Чем больше Лидочка узнавала Володю, тем больше убеждалась, что они с мужем совершенно разные люди. Имелись у них какие-то общие положительные черты второго порядка аккуратность, организованность, равнодушие к спиртному, но во всем остальном они разнились так сильно, что Лидочка вскоре перестала ощущать, что общается с двойником мужа. Он стал ей казаться просто другим человеком. Пожалуй, они были антиподы — все, что представляло интерес для григорьевского Колесникова, было безразлично московскому, и наоборот. Это бросалось в глаза во всем, начиная с высоких материй (у мужа под ними разумелись бесконечные разговоры о собственном совершенстве и убожестве других), кончая делами сугубо житейскими, например отношением к деньгам. Тут разница особенно бросалась в глаза. Московский Колесников не то чтобы презирал деньги или, наоборот, любил, — он не замечал их и не считал, как не считают куски сахара в сахарнице. И он, конечно, был очень щедр. Лидочка боялась лишний раз подойти к киоску на улице, потому что Володя, чуть что, лез в карман за деньгами. В то же время его никак нельзя было назвать мотом, потому что на себя, как заметила Лидочка, он тратил совсем немного. Он бы, наверное, рассмеялся, узнав, до каких тонкостей в деле учета домашней копейки доходил Владимир Сергеевич, считавший деньги самым великим изобретением на земле. И грустно и смешно было наблюдать, как взрослый человек, прекрасно обеспеченный и привыкший экономить время, долго и нудно перетряхивает записи, пытаясь обнаружить, куда делись недостающие до баланса десять копеек.
ebooksa