Поначалу он не замечал ничего необычного. Поскольку книга была у него в вытянутой руке, расстояние от нее до глаз оказалось немного большим, чем то, к какому он привык, и, читая, ему приходилось слегка щуриться. Боль от удара по голове также давала о себе знать, так что первые страницы он читал, слегка запинаясь. Но постепенно чтение становилось все более беглым и плавным, и в конце концов у Йона возникло уже знакомое ощущение контроля над текстом.
Читая первые пять страниц «Франкенштейна», Йон намеренно не допускал никаких отклонений, старательно искал нужный ритм, что позволило ему в результате в полной мере распоряжаться пространством, текстом и собственной энергией. Он экономил свои силы, как бегун перед спуртом, сдерживал свои способности, как спортсмен, готовый в любой момент совершить решающий рывок.
Когда Йон дошел до того места, где описывалось начало охоты крестьян на монстра и его отчаяние, он позволил себе полностью погрузиться в текст, и возникающие картины прояснились, стали красочными и приобрели четкие очертания. На этот раз реальная обстановка, в которой находился Йон, не исчезла в один момент, словно после нажатия на клавишу выключателя. Теперь все происходило гораздо ровнее, как будто кто-то медленно поворачивал ручку настройки телевизионного приемника. Окружающие Йона предметы постепенно становились частями материального мира описываемой в тексте истории: кресло перед ним обратилось в помост, на котором доктор Франкенштейн создавал своего монстра; фигуры тех, кто наблюдал за Йоном через стекло, превратились в силуэты деревьев, раскачивающихся за окном замка.
Йон немного добавил чувств, и картины наполнились светом, стали контрастнее, как будто увеличилась выдержка, накал эмоций в рассказе возрос настолько, что они казались уже материальными участниками событий, наподобие второстепенных героев повествования. По мере усиления отчаяния монстра и жажды крови со стороны народа нарастало ощущение ужаса, пронизывающего каждую сцену. Теперь картины существовали уже как бы самостоятельно, независимо от пространства и реального места. Их наполняли эмоции, отраженные на лицах, сменяющихся все быстрее и быстрее по мере учащающейся пульсации, с которой картины возникали. Йон еще увеличил темп, и они закружились в вихре: лица и образы теряли свои очертания, наплывали друг на друга, превращались в бесконечную, извивающуюся спиралью ленту. Цвета вышли из-под контроля, и картины стали выглядеть как негатив. На искаженных гримасами лицах обнажались угольно-черные оскалы зубов, походившие на прожженные в изображении дыры. Зрачки героев сияли белизной, и казалось, что, вращаясь, они оставляют светящийся след на черной сетчатке глаза. Йон в последний раз напрягся и погрузился в водоворот картин.
К его изумлению, внутри водоворота царила полная темнота и было очень тихо.
— Поздравляю, Кампелли!
Голос Ремера вернул Йона к реальности. Он медленно открыл глаза и взглянул на Ремера, стоявшего в нескольких метрах от него с опущенными руками. Из небольших ранок на его лице сочилась кровь, одна щека была черна от сажи.
— Ты установил рекорд, — продолжал он, оглядываясь по сторонам. — Разумеется, не стану отрицать, что кое-каких жертв избежать не удалось, но в общем и целом, должен признаться, все выглядело весьма убедительно.
— Что с Катериной? — хрипло произнес Йон.
— Не волнуйся, далеко ей не уйти, — сказал Ремер.
Йон улыбнулся. Это означало, что из здания ей, по крайней мере, выбраться удалось. Собственное положение Йона не особо волновало — он чувствовал, что не побежден.
— Ну, и сколько же я набрал?
Ремер усмехнулся:
— Точные цифры нам неизвестны. Шкалы тебе оказалось недостаточно, а такого прежде никогда не случалось.
— Рад был доставить вам удовольствие, — саркастически заметил Йон. — Могу я теперь идти?
Ремер снова усмехнулся:
— Да ты ведь только пришел. — Улыбка исчезла с его лица, в настороженном взгляде серых глаз отразилось некое ожидание. — Мы давно уже искали такого человека, как ты, Кампелли. Именно тебе предстоит вывести нас на новый уровень.
Йон покачал головой:
— Ты, видно, сумасшедший. Я никогда не стану вам помогать.
— Не торопись с выводами, — сказал Ремер. — Я убежден: когда ты узнаешь, что именно мы можем тебе предложить, мнение твое изменится.
ebooksa