Останкино 2067

22
18
20
22
24
26
28
30

Я гляжу на скрин, и вначале кажется, что гонял компьютер вхолостую. «Салоники» никак не пересекаются с «Жаждой». Точнее, не пересекаются служащие корпорации Костадиса и люди в Москве, которые делали «Жажду». Не найдено ни единого совпадения, только в двух-трех интервью фамилия грека звучит рядом с хозяевами питерских программ. Фирма «Салоники» не оказывала питерцам никаких услуг. Хотя это ни о чем не говорит, кто-то мог уволиться, кто-то мог продать пакет акций. Я, как и раньше, не понимаю, какого черта понесло Милену Харвик в игорный зал «Салоников». Я ничего не понимаю, я не продвинулся ни на сантиметр…

И вдруг! Коко замечает первая: наверное, мои извилины окончательно перепутались.

– Смотри-ка! А ты умненький, котик. Я и не знала, что Сибиренко приложил лапку к «Реаниматорам». Это ведь было так давно.

– Я тоже не знал…

Кусочком мозга я успеваю подумать о том, что Коко первая произнесла фамилию моего босса. Блондинка перехватывает управление скрином и задает несколько новых команд. Она почти не делает ошибок. Слой за слоем Коко снимает тончайшие пласты лишней информации и внедряется в закутки, куда никто до нее не забирался.

То, что поначалу выглядело как гипотеза, становится аксиомой. Лев Петрович Сибиренко приложил руку к созданию одного из самых скандальных шоу века. Раскопать его долю собственности невозможно и, пожалуй, ни к чему. Создатели и владельцы шоу не афишировали имен, но и прятаться, согласно законодательству, не имели права. Коко виртуозно вытащила молодого еще телемагната на свет, отряхнула от пыли и преподнесла мне.

Я по инерции переписываю десяток фамилий, скользнувших рядом с моим боссом. Кто-то из них кажется весьма знакомым, следует непременно проверить. Острым ноготком Коко проводит по темному профилю Сибиренко. Те ногти, что сейчас удлиняют ее пальцы, запрещены, как холодное оружие. В умелых, точнее – на умелых руках, – это страшное оружие. Выдвижные акриловые полосы с закаленной титановой оплеткой; легкого взмаха кисти достаточно, чтобы вскрыть человеку трахею.

– А ты-то сама знаешь, кто он такой?

– Может, и знаю. – Коко потягивается, шевелит своими страшными ногтями, как сытая пантера. – А она ничего, твоя Ксана, я бы с ней поиграла. Она работает на этого борова?

– Нет!

Эта бестия хитрит. Для нее ничего не стоит заполучить биографию любого человека, проживающего в странах Европы и не защищенного в сети синим или красным флажком.

– А где работает твоя киса?

– В одной конторе. – Собственный голос доносится издалека. – Продает недвижимость. Это маленькая фирма. «Зеленый дом» или что-то вроде…

– «Зеленый дом», торговля недвижимостью, Ксана Арсенова, – повторяет Коко в окошко свободного скрина и вновь, не отрываясь, изучает мою переносицу.

Мне показалось, что лимузин сильно накренился на повороте, но мы едем по совершенно ровному, прямому отрезку пути. Коко смотрит на меня остановившимся взглядом.

– Тебе дурно, котик? Хочешь глотнуть коньяка?

Нет, я ничего не хочу глотнуть. Я кое-как расслабляю свои пальцы, вцепившиеся в подлокотники. Со мной такое в третий раз. Вероятно, нервное. Живот не болит, ничего несвежего я не употреблял.

Компьютер выдает ноль ссылок на указанное сочетание.

– Новая фирма, – тупо повторяю я. – Они недавно организовались. Продают участки в лесу.

Почему-то я не могу смотреть в скрин. Я хочу, чтобы эти разговоры побыстрее закончились.