Останкино 2067

22
18
20
22
24
26
28
30

Я смотрю на ее по-детски надутые губы и вспоминаю, как десять минут назад она стреляла на звук.

– Донна, донна, это Люси… Они запустили мотор такси, несмотря на запрет. Они ранили контролера… Может, вызвать милицию? Все равно уже кто-то вызвал без нас.

– Что-о?! – После такого известия надменное лицо Рафаэлы разъезжается, теряет жесткость, превращается в квашню. – Она поворачивается к нам: – Вы… убирайтесь оба! Коко, милочка, выведешь его через тоннель, там возьмете мою машину. Живее, чтобы духу его тут не было!

Следующие несколько минут меня просто волокут за собой вниз, как куль, набитый отрубями, и, не спрашивая, швыряют в нутро автомобиля.

Лиз убита. Единственная цепочка оборвана. И те, кто ее убили, готовы были прикончить меня. В последнюю секунду в салон протискивается Коко и быстро клюет меня в губы.

– Не паникуй, котик, – очень серьезно говорит Коко. – Я найду тебе эту рыжую гадину. Только уговор – ты ее не будешь убивать, оставишь мне. Должна же я что-то предъявить маме Фор взамен «бентли»…

13. Я болен ею

– Ксана, – умоляю я, – Ксана, так нельзя…

– Если человек к тридцати годам не поумнел, то он уже безнадежен!

– Ксана, я…

– «Я, я, я, я!!!» – с чувством, на разные лады декламирует она, появляясь на пороге кухни. – Ты когда-нибудь слышал, что в русском языке есть другие местоимения?

– Я всего лишь хотел сказать…

– И снова «я»! Он, видите ли, всего лишь хотел… Он хотел, и он сделал. Ему даже не пришло в голову, что в этой вселенной есть и другие живые существа! И эти живые существа точно так же нуждаются в глотке воздуха и…

Секунду она раскачивается, уперев кулаки в бока, затем начинаются хаотические перемещения по квартире. Ксане совершенно не нужна уборка, но в состоянии саморазогрева она хватается за различные предметы и переставляет их с места на место. На самом деле мне чертовски приятно, когда она с воплями и брюзжанием принимается за настоящую уборку. У меня тогда ненадолго возникает ощущение, что это все-таки не только мой, но и наш дом.

Я болен ею.

Сегодня вечером Ксана не намерена наводить порядок, просто ей некуда девать накопившуюся энергию. В минуты ярости она действует как сомнамбула и потом ни за что не вспомнит, на кой ляд перекидала из одного шкафа в другой коллекцию статуэток. После статуэток она берется за покрывала и мелкие подушки. Я ей не мешаю, просто стараюсь убрать подальше ноги и отставляю подальше чашку с горячим кофе. Стоит ей почуять, что я перестал внимать, что мой интерес чуточку ослаб, – и можно мгновенно схлопотать босоножкой по голой пятке или журналом по затылку. И все это походя, почти машинально, как мы машинально выключаем свет или задвигаем ящик в секретере.

– Ксана, я надеялся, что тебе будет приятно отдохнуть несколько дней…

– А у меня он спросить не догадался! – Ксана разговаривает с внушительным мохнатым медведем. Впрочем, с равным успехом это может быть тюлень или мышонок, дизайнеры подушек не слишком озаботились сходством с оригиналом.

– Я – пустое место, я – рюкзак! – докладывает она квадратному тюленю. – Со мной незачем советоваться, закинуть в багажник – и привет!

Я купил ей тур на Алтай. Она мечтала туда попасть, я слышал, как она говорила с кем-то из подруг о возможности такой поездки. Там выстроили что-то крутое, что-то невероятно оздоравливающее, с применением местных снадобий. А я хотел сделать ей приятное и как всегда не угодил.