Она посмотрела на море, и на ее лице появилось сердитое выражение. Щеки у нее были красные от солнца и ветра.
— Самое странное заключается в том, — заметила она, — что я даже не знаю, с настоящим Эдуардом я разговариваю или нет. Мне так хотелось тебя видеть, что ты вполне мог привидеться мне во сне.
— Нет, моя птичка, это я. У меня встреча назначена, вот в чем все дело.
— Птичка? — переспросила она. — Ты меня уже много лет так не называл.
Ламек посмотрел себе на ноги и похлопал шляпой по бедру.
— Понимаешь, я много думал о прошедших временах. Ну, сама, наверное, помнишь, какими мы были — парочка юнцов, одни в огромном городе, без приличной работы, а по вечерам — танцы под радиолу, выпивка в баре на углу… Как он назывался? «У Ларри»? Или «У Харри»?
Женщина потрогала аляповатые жемчужины у себя на груди.
— Сара, — сказал он, — тут есть еще кое-что другое… Я просто хотел, чтобы ты знала…
— Стоп! — перебила она его. — Поговорим об этом утром.
— Сара!
— Увидимся утром, — заявила она очень твердым тоном.
Ламек нахмурился и глубоко задышал носом.
— Ну хорошо, — сдался он.
Ветер между тем усиливался; под его порывами трепетали оборки на купальнике Сары, он раздувал выбившиеся из-под ее шапочки седые кудри. Она снова устремила свой взгляд на море.
— Этот сон всегда кончается одинаково, — заметила она.
— И как именно? — спросил Ламек.
Она некоторое время молчала.
— Эдуард, там в сумке-холодильнике кое-что осталось. А мне пора идти.
Она встала, выпрямилась и провела руками по бокам. Потом, не оглядываясь, засеменила к воде. Уродливые жемчужины мотались у нее на шее взад-вперед. Над горизонтом начали подниматься облака, море потемнело и заволновалось.
— Пошли, — буркнул Ламек. Он повернулся и пошел назад к пляжной кабинке.