— Даже не знаю… Летом. В июле — августе.
— Поздравляю, Фикс! — фыркнул Никки. — Менее точных сведений ты мне еще не давал. Ну, подкинь еще что-нибудь! Цвет глаз? Телосложение? Особые приметы?
Вспомнилась туманная красная вуаль, застилавшая пол лица призрака.
— Нет, это все, — сказал я, а потом, скорее для себя, чем для него, добавил: — Хотя… может, ей лицо разбили…
— Пластинку.
— Что?
— Я выбираю пластинку Берлинера. Но смотри, чтобы была настоящая, с настоящим Элом Боули, а не с Кеппардом,[21] играющим в стиле Боули. Все равно ведь сразу узнаю!
— Пластинка настоящая! — заверил я. Для меня все эти исполнители — только имена, сам предпочитаю наш английский панк и брутальный альт-кантри, В джазе разбираюсь ровно настолько, чтобы выбрать хорошую пластинку для Никки.
— Фикс, знаешь, в чем твой величайший грех? — поинтересовался приятель, уже задавая параметры в темно-сером окошке безымянного мета-поисковика, — Догадываешься, за что попадешь в ад?
— За онанизм? — отважился предположить я.
— За богохульство. Близится конец света, и Господь пишет об этом на земле и небесах. Восстающие из могил мертвецы — знамение; я знамение, а ты не желаешь меня читать. Не желаешь видеть, что в происходящем заложен глубокий смысл. Или великий план. Апокалипсис, великая книга Откровений Иоанна Богослова, для тебя что сборник правил дорожного движения. Поэтому Господь и отвернулся, поэтому в конце концов ты сгоришь в адовом огне.
— Правильно, Никки, — кивнул я, уже направляясь к двери, — я сгорю, а ты загоришь. Ибо так предначертано свыше. Ладно, позвони, если что-нибудь найдешь.
На Хоу-стрит я вернулся в самом мрачном настроении. В тираде Никки было нечто, разбудившее неприятные воспоминания, а именно слова Асмодея, утверждавшего, что я упущу свой шанс, потому что задаю не те вопросы.
Ишь, взяли моду критиковать!
А потом никчемные мысли разом оборвались. Проходя мимо магазина, я взглянул на свое отражение под необычным углом и увидел: следом кто-то идет, показалось даже, кто-то знакомый. Но стоило обернуться — ее и след простыл. Неужели Роза, девушка из «Розового поцелуя» — клуба Дамджона? Та самая, которую прислал щедрый Лукаш, решив, что мне понравится ее попа. Вряд ли, конечно, Роза приедет в Уолтемстоу, но ощущение было именно таким и очень сильным.
Встречаться с Никки опасно: паранойей можно заразиться так же легко, как гриппом.
Когда я вернулся в центр, от хмурого дня остался дымящийся окурок. Почти вечер — вот как время бежит! Я решил снова зайти к Гейбу Маккленнану, но на этот раз даже входная дверь оказалась заперта.
Итак, встреча опять откладывается, но ни в коем случае не отменяется. Не зная, что делать с чувством беспокойного нетерпения, я шагал по Чаринг-Кросс-роуд, будто было куда спешить. Всего пару месяцев назад взял бы такси и поехал в Каслбар-хилл, где находился паб «Золотое пламя», который лондонские специалисты по изгнанию нечисти считали вторым домом. Увы, «Золотое пламя», полностью оправдав свое название, сгорело дотла, когда один молодой идиот, демонстрируя тантрическую технику снятия боли, поджег в главном зале и себя, и занавески. Поговаривали, что паб откроется в другом месте, но пока только поговаривали.
Итак, я засел в баре у Лестер-сквер, который прежде назывался «Луна под водой», а сейчас как-то по-другому, и попросил пива «Уодуэдрт 6Х», а потом залил праведный гнев виски. Ерунда какая-то: в деле, на первый взгляд простом, как дважды два, появились вычурные барочные завитушки, вызывавшие у меня стойкое отвращение.
Призрак оказался вполне современным: та женщина жила и умерла в мире, где уже существовали фабрики, машины и наручные часы. Конечно, теоретически подобные артефакты могли относиться и к концу девятнадцатого века, только мне не верилось. Салон той машины я бы назвал вполне современным, и обставляли его, не жалея денег, а часы с браслетом из нержавеющей стали появились не раньше сороковых годов двадцатого века. Значит, призрачная женщина попала в архив не вместе с русской коллекцией и с домом номер двадцать три по Черчуэй ее связывало другое — что, я, спеша принять ошибочное решение, пропустил.
ebooksa