Стезя смерти

— Отец Бенедикт, — заговорил он спустя минуту, сдернув куртку с окна и встряхнув от капель, — снова оказался прав. Даже не думал, как скоро мне предстоит в этом убедиться.

— Прости? — уточнил подопечный непонимающе; он обернулся.

— Прощаю.

Бруно посмотрел пристально, однако теперь не стал переспрашивать, со вздохом отведя взгляд. Курт усмехнулся:

— Сейчас это произносится так спокойно и от души, потому что смысла в этом нет, верно?..

— Что-то изменилось? — спросил подопечный угрюмо. — Или хочешь сказать — квиты?

— Да, и это тоже, — отмахнулся Курт почти легкомысленно, — однако не мщение главное, если считать моей местью то, что я тебя использовал, как когда-то ты — меня. Месть приносит успокоение, быть может, удовлетворенность… удовольствие, в конце концов, однако не примирение; не вижу ничего плохого в мести при определенных обстоятельствах, хотя в данном случае мои действия такой цели не преследовали. Sed[209], если это успокоит тебя — да, квиты.

— И все же не совсем, — тихо возразил Бруно, покосившись на его ладонь, которой Курт упирался в проем; он кивнул:

— Вот именно. Вторая заповедь мести — она всегда должна быть равной или превосходить обиду. В нашем случае это сложно высчитать… да и не нужно. Я пытался это сделать почти год; напрасный труд. Все это, хоть и иными словами, ты высказал сам же, вот в этой самой комнате. Чтобы покончить с высокими словами, от которых у меня, сказать по чести, уже свербит в зубах, я выражусь просто: для полного примирения необходимо понимание. А я понял кое-что, когда сделал то же, что и ты — в точности: я втерся в доверие с намерением однажды нанести удар в спину… — Курт мгновение смотрел на подопечного, глядящего в пол, и вдруг усмехнулся. — И еще я понял, какое у меня было глупое выражение лица в тот момент.

Тот вздрогнул и отвел взгляд еще дальше в сторону.

— Это, — продолжил Курт уже серьезно, — не означает, что я жалею о сделанном. Твои приятели зря спорят, буду ли я на площади сегодня: буду. Ланц и Керн зря ждут от меня срыва. Райзе напрасно вздыхает мне вслед и боится произносить ее имя. Я сделал то, что считал и продолжаю считать нужным, я сделал бы это снова, и у меня нет сожалений — ни на йоту, ни миг. Я спокоен, потому что я прав. Как и ты думал тогда. Твой поступок нельзя назвать предательством, потому что предательство — измена своему. Тогда я не был своим. Ты исповедовал другие идеалы, я был чужим, я был противником и я — проиграл. Злобствовать я имею право лишь на это — на себя за то, что был невнимателен, неумен и слаб. На тебя — только в том случае, если бы ты оставался противником, каковым ты более не являешься; мало того — твои ошибки тобой осознаны и отринуты. Conclusio[210]: мы на одной стороне, и все, совершенное нами как неприятелями, должно быть… не забыто — снова прав отец Бенедикт, — ибо полезно все, что знаешь и помнишь, а — переосмыслено. У меня была возможность и понять это, и — уже совершить, посему у меня с этим проблем нет. А у тебя?

— Черт… — не сразу откликнулся Бруно, поднявшись и нервно оправив рукав. — После такой проповеди я и слова добавить боюсь.

— У тебя ко мне тоже должны быть претензии, — согласился Курт спокойно. — Накопилось за почти год; понимаю. На собственные согрешения я закрывать глаза тоже не намерен. Обсудим это, или тебе нужно время?

— Забыли, — просто отмахнулся подопечный. — Если мы начнем выставлять взаимные счеты — ты прав, добром это не кончится. Буду тешить себя грешной горделивой мыслью о том, что я сделал первый шаг.

— Мир?

Бруно посмотрел на протянутую руку и, не колеблясь, шагнул навстречу, сжав ладонь в скрипнувшей черной перчатке.

— Мир, — подтвердил он нарочито торжественно и опасливо отодвинулся. — Обниматься не будем, ладно?

— Я уже наобнимался за последний месяц, — отозвался Курт, и подопечный согнал с лица улыбку, отступив и снова скосив взгляд в окно.

— Ты действительно пойдешь туда? — спросил Бруно уже серьезно и тихо. — Наплюй на всех, тебе не обязательно там быть. Что и кому ты хочешь доказать?

— По протоколу там должен присутствовать следователь, ведший дознание, и я не вижу причин к тому, чтобы что-то менять. А доказать… — Курт помолчал, тоже переведя взгляд на висящую на улице пелену, и пожал плечами. — Если меня не будет на площади сегодня, многие уверятся в том, что в деле что-то нечисто. Что я чувствую себя неправым, быть может — даже виноватым, а это означает, что процесс неправомочен. И без того суд был, мягко говоря, скорым и мутным. Если я не приду — это подорвет репутацию Инквизиции как таковой, а она, как мы с тобой уже обсуждали год назад, и без того в состоянии…