Стезя смерти

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эту тему мы тоже закроем, — довольно резко оборвал его Бруно. — Интересно дальше о деле? Или моя печальная biographia тебе любопытнее?

— Извини, — отозвался Курт. — Не хотел ни задеть тебя, ни оскорбить ее память.

Подопечный на миг замер, глядя на него с подозрением, ожидая подвоха, и, увидя, что он серьезен, усмехнулся неловко и почти растерянно:

— Бог ты мой, неужто она из тебя человека сделала… Ладно, забудем. Мне продолжать?

— Я слушаю.

— Вторая в этом списке — исключается тоже. Кстати сказать, вчера ты ее видел — она обреталась в той компании, к которой я подсел.

Курт попытался припомнить, что за девица находилась вчера в трактире, и осознал, что в памяти нет ее лица; в памяти не было ничего подобного даже общей картине — вчерашним вечером он вовсе не видел никого и ничего, кроме Маргарет…

— Не заметил, — сказал он, наконец; Бруно вздохнул:

— Знаешь, я и не удивлен… С этой он был всего пару раз, около полугода назад. Я с ней поговорил; она его помнит плохо, но на всякий случай я узнал, не говорил ли он при ней о какой другой женщине — знаешь, как это бывает… «я буду тебя называть так-то»… или что-то в подобном роде. Учитывая, что примерно в то же время в его поведении и начались странности, могло что-то наклюнуться…

— Логично.

— Увы. Ничего такого. Сделал дело и ушел, все обыкновенно.

— Ясно… И третья?

— Третью, — отмахнулся Бруно, — вовсе можно было б не упоминать. С этой он в последний раз был в то же время, тому назад с полгода, и она точно так же не подходит для роли объекта поклонения. Дура дурой; веселая, симпатичная, может выслушать — за то и любят. Знаешь, девка добрая, но туповатая.

— Словом, — вздохнул Курт, — никто из его знакомых девиц не может быть той, кого мы отыскиваем, и не может нам помочь узнать о «ней» ничего конкретного, потому что или знали его мимолетно, или же… Однако, заметь: именно с полгода назад он и прервал любые с ними отношения, не заведя при этом таковых ни с одной из горожанок. Открыто, я имею в виду.

— Вернулись к тому, с чего начали, — пожал плечами Бруно. — Ищи другие подходы, я со своей стороны сделал, что мог.

— Ясно, — не слишком опечаленно подвел итог Курт, решительно хлопнув по коленям ладонями, и поднялся, потягиваясь. — Стало быть, зайдем с иной стороны — он, как будто, много времени проводил в библиотеке, значит, надо взять за шкирку библиотекаря и вытрясти из него все о том, чем Шлаг там занимался; вообще, конечно, об этом надлежало бы подумать много раньше…

— Но раньше это как-то ускользало от твоего проницательного ума, — ехидно сообщил Бруно; Курт лишь отмахнулся. — Затупился… хм… ум?.. Но ты с лихвой восполняешь это крепкой хваткой; собственно, что еще от инквизитора требуется — не обязательно быть шибко умным, достаточно быть въедливым…

— А вот этих слов, — на миг помрачнев и невольно покривившись от неуместных воспоминаний, холодно оборвал его Курт, — от тебя лично я чтобы более не слышал. В противном случае я начну размышлять о том, не сохранил ли ты, кроме цитат, от прежнего знакомства и тягу к скверным идеям, одна из которых — бить следователей Конгрегации в спину. Не заставляй меня оглядываться. Это — понятно?

Бруно не ответил, а он не стал заострять внимания на внезапно воскресшем конфликте; Курт и без оправданий бывшего студента, коих, как обычно, не последовало, знал, что сказанное сорвалось с языка безо всякой связи с прошлым, с тем, кто сказал это первым почти год назад, и — сказано было оттого, что соответствовало истине. А еще он понимал, что, невзирая на не раз упоминаемое «окончание академии cum eximia laude[67]», логические рассуждения, выстраивание в нужном порядке ведомых ему фактов — не самая его сильная сторона. Все его успехи были собою обязаны лишь мгновенным прозрениям, как то было подле тела Филиппа Шлага, а также чуткости к деталям, не запримеченным другими; но вот связать эти детали и озарения вкупе, установить их в стройную линию — это выходило не всегда. Возможно, это еще настанет с опытом…

«Лет через десять стал бы неплохим следователем» — по уже проложенной из минувшего тропке пришло на память еще одно изречение все из тех же уст, и руки под перчатками неприятно заныли, отзываясь мнимой болью в бедре и под ключицей.