— Идем туда, поближе к свету. С детства не люблю темноты!
У окна стоял маленький квадратный столик с четырьмя низкими уютными креслами по сторонам.
— Чай, кофе? Нектар, амброзия?
— Чай. Холод нынче в Москве — собачий!
— Стюард, две чашки чая, как обычно!
Из противоположного угла кабинета тотчас прикатил сервировочный столик, выставил на столешницу две фарфоровые чашки с дымящимся золотисто-коричневым напитком.
— Собачий — это когда ниже тридцати, — поправил отец. — При тебе таких морозов уже не было. Да и я… Но в снежки успел наиграться!
— Ты много чего успел. Можно сказать — все.
— Завидуешь?
— Чуть-чуть.
— И зря. Самого главного — заглянуть за «Стену Трех Не» хотя бы одним глазком — я как раз и не сумел. Но еще не вечер!
Отец сердито качнул чашечкой, пролил чай на палас и, кажется, не заметил этого.
— Там, я видел, двое ребят с какой-то установкой возятся. Это они проводят фундаментальные исследования?
— Да, они. Есть еще двое энтузиастов, и даже одна девушка иногда приходит.
— Заниматься в наше время фундаментальными исследованиями — значит пытаться определить неопределенность. Именно эту работу ты и хотел мне предложить?
— Да. В таком примерно направлении.
— Значит, название «Лаборатория фундаментальных исследований» — не шутка?
— Нет. Ты, как и большинство, считаешь, что ни один уважающий себя ученый не должен тратить время на подобные глупости, эквивалентные разве что работе над «вечным двигателем»? В институте на нас тоже смотрят косо, все, начиная с директора и кончая черепашкой-уборщицей. Острят, что мы бьемся головой об эту свою «Стену». Называют моих ребят «мамонтами» и «размороженными». А меня — за глаза, конечно, — величают Тиранозавром. Самый, заметь, сильный и свирепый хищник из обитавших когда-либо на земле. Потому я тебя и приглашал, и буду приглашать, что слабые здесь не выдерживают.
— А работы на Большом Титанском Ускорителе будут возобновлены? Те, что ты объявил жизненно необходимыми для человечества в своей Нобелевской лекции?
Отец помрачнел, сердито поставил на столик опустевшую чашечку.