Право на пиво

— Понятно. Так что там с сиреной?

Юрий

Салонная радиобубнелка переключилась на другую волну (не сама, конечно, — водитель помог), и по автобусу пронеслись легко узнаваемые вступительные аккорды нового хита.

Даже если вам немного за тридцать, Есть надежда «Оболони» напиться.

«Ага, все понятно, „муха“ тут…»

Пивам всем на планете поражение светит, Коль случится с «Оболонью» сразиться.

«…не поможет, потому что это явно…»

Ведь мы же с вами, слава Богу, не дети, И в пиве сами знаем толк — прочь советы.

«…в голове рифмуется».

Ты возьми и попробуй, убедись без сомнений: Нет достойных «Оболони» сравнений.

Я напряг живот, крепко сжал кулаки и челюсти — сосредоточился, в общем, — и попытался ни о чем не думать.

«Получилось! Интересно, долго я так выдержу?»

Я расслабился. Что ж, выяснилось кое-что утешительное: раз уж я в состоянии экспромтом сложить рекламную песенку — пусть даже идиотского содержания, зато неплохо срифмованную — значит, голова работает и не все потеряно. А если постараться, да перестать думать на время — затмение проходит. Эх, найти бы, кто между мной и Солнцем встал. Уж я бы объяснил ему, где плетень, а где я.

Крепясь и едва сдерживаясь от истерического смеха, я с трудом доехал до своей остановки. «Все, сегодня из дома никуда не выхожу. Даст Бог — отосплюсь, и все пройдет. Родным скажу, что учеба заела, чтоб не волновались раньше времени. И не совру ведь: курсовой-то все равно надо делать. Хотя они, наверное, поздно придут — может, я уже спать буду».

Привычные настенные надписи в лифте неузнаваемо исказились, на все лады склоняя «Оболонь» и ее производные. При некотором усилии из глубин памяти, лениво поводя плавниками, всплывало истинное звучание той или иной фразы.

Войдя домой, я с равнодушием обреченного скользнул взглядом по настенному календарю, приглашавшему испить чашу «Оболони» на чудных берегах Крыма. Кто б сомневался…

Поужинал без приключений. Ни гречка, ни сосиски ничем другим не прикидывались, гордо храня свои традиционные вид и вкус. А вот картонная коробка с био-кефиром бесстыже утверждала, что внутри у нее не что иное, как био-болонь. Я решил попробовать. Врала, конечно.

В народе говорят: «Голодное брюхо к учению глухо». Не знаю, кто это придумал и как он учился, но когда я сыт, разработка микроконтроллерных систем — последнее, чем хочется заняться. Нет, последнее все-таки — операционные исчисления. Так что сытое брюхо тоже, знаете ли, туговато на ухо. Надо бы передохнуть с полчасика.

Справедливо предположив, что в очередном детективе Опиумбейна главный герой — Капелла — сегодня, чего доброго, будет расследовать убийство Оболони, а Вейер Вейер — вести дело о ее же похищении, от художественного чтения я благоразумно воздержался.

Альтернатива — телевизор. Голубое окно в мир жвачки, памперсов и обычного стирального порошка.

С экрана вещал нечто неудобоваримое смутно знакомый депутат. Вместо привычной грозди микрофонов перед ним топорщилась батарея пивных бутылок с разноцветными этикетками. Нетрудно догадаться, что на них красуется крупно написанное «Оболонь». Я не стал вслушиваться и поспешно переключился на другой канал.

Здесь все было в порядке: Урюс Биллис в грязной рубахе привычно сражался с плохими дядьками. Дядьки медленно, но уверенно уменьшались в количестве, тем не менее успевая при этом по мелочам досаждать Урюсу переломами и огнестрельными ранами. Приятно видеть.

Порядок нарушился через пару минут, когда на рубахе у Биллиса явственно проступила знакомая надпись, а плохие дядьки стали слезно умолять его вернуть им сумку с «Оболонью». На что Урюс, широко ухмыляясь, нахально заявил, что уже все выпил и сейчас спустится за добавкой. Дядьки в панике заметались.

Я издал отчаянный стой и несколько раз щелкнул пультом. Эстрада! Вот спасательный круг помутневшего рассудка.

В телевизоре дергалась певица. Дергалась, как ни странно, в такт музыке — видимо, по чистой случайности вошла в резонанс. Как тот мост под солдатами. При этом она еще и пела: