— Что значит помолчите? — визгливо закричал Троцкий. — Я классик мирового уровня и имею право говорить все, что мне вздумается. Марксизм есть? Есть! Ленинизм есть? Есть! Троцкизм есть? Есть! А вот сталинизма как не было, так и нет, и не будет. Это я вам однозначно говорю.
— Вы, батенька, либо сядете со своим троцкизмом, либо мы вас с Иосифом Виссарионовичем выпрем отсюда, и еще доской вашей шахматной вам же и по голове настучим. Я правильно говорю? — обратился Ленин к Сталину. Тот утвердительно кивнул головой. — А скажите-ка, голубчик, что там было с сельским хозяйством после 1953 года. Хочется нам знать, верна ли была политика товарища Сталина по сельскому хозяйству. Судя по его словам, сейчас Богославия должна стать первой в мире в области сельского хозяйства и основным экспортером продовольственных товаров, включая и деликатесную продукцию.
Ничего себе вопросы задали. Это же нужно целую диссертацию писать по этому вопросу. Ладно, попробую чего-нибудь рассказать. Только я что-то никак не пойму, как они живут в добром здравии, если в наше время их проклинают или превозносят миллионы людей. От одной отрицательной энергии можно враз инфаркт получить, а от положительной энергии — инсульт. А с такими диагнозами люди долго не живут. А тут на дворе две тысячи десятый год от рождества Христова, а они сидят себе голубчики, вино-водку пить собираются, сервелатом закусывать и огурчиками болгарскими похрустывать. Может, все это галлюцинации. Я сейчас проснусь, и весь этот квартет распадется. Я взял Ленина за руку и сильно ущипнул.
— А-а-а, — закричал Владимир Ильич, — вы чего это, батенька, щипаетесь? Смотрите, обязательно синяк будет, — сказал он, показывая всем ладонь руки.
— Давай, Володенька, я тебе на руку подую, — сказала Крупская, взяла его за руку и стала дуть на место, куда я ущипнул.
— Наденька, ты у меня просто передвижной госпиталь, — засмеялся Ленин, явно довольный тем, что о нем так заботятся, а о других нет. — Так мы вас слушаем, товарищ Алексей, — сказал он мне, откинулся на спинку, заложив большие пальцы рук за жилетные проймы для рук и выражая повышенное внимание к тому, что я скажу.
— А давайте-ка мы пропустим по рюмочке «Столичной» оттуда? — предложил Троцкий.
— Лев Давидович хорошо предложил, — сказал Сталин, — я сам водку буду пить и вам, Владимир Ильич, тоже рекомендую, сердечную мышцу расслабляет…
— Так вот, пусть прямо сразу и рассказывает, — запальчиво сказал Ленин, — может, это мне и надо, чтобы моя сердечная мышца не выдержала. Сколько же можно так жить среди этих скрюченных людей? Это же не жизнь, это ад какой-то.
— Так уж лучше такая жизнь, Володенька, чем никакая, — сказала Крупская.
— Что ты понимаешь в жизни? — сказал сварливо Ульянов-Ленин. — Жизнь — это когда ты самый главный, все слушают тебя, прислушиваются к каждому слову, записывают все твои мысли, конспектируют все твои размышления и вообще, когда по всей стране миллионы твоих памятников. Вот это жизнь. Даже в сибирской ссылке я был величиной. Ты же помнишь это. Ты тогда приехала ко мне, и мы там поженились. А здесь вокруг кто? Человек, который узурпировал партию большевиков и оставил меня не у дел, перекрыв доступ к информации и влиянию на партию. Или человек, который призывал вести всех людей в светлое будущее под дулами пулеметов…
— Неча на зеркало кивать, коли рожа крива, Владимир Ильич, — запальчиво сказал Троцкий, — были бы сборники ваших сочинений здесь, я бы вам документально написал, насколько вы человечны и насколько вы безгрешны, уважаемый революционер бельгийских пивных и рюмочных. Когда мы с Иосифом Виссарионовичем делали революцию, вы гуляли себе с тросточкой по Унтер ден Линден, пропивая денежки немецкого Генштаба.
— Да как вы смеете так говорить, — вскочил с места Ленин, — а кто миллионы золотых рублей переводил в американские банки? Где сейчас эти денежки? Люди недоедали, а вы…
— Ах, недоедали? — закричал Троцкий. — Да вы спросите вот этого отца народов, скольких человек он заморил голодом? А сколько товаров набрал по ленд-лизу, а?
— Что вы как бабы на базаре? — спокойно сказал Сталин. — Революция есть революция, издержки неизбежны, а что там говорят по поводу этого голода? — обратился он ко мне.
Все затихли и вопросительно уставились на меня.
Глава 35
— Что сказать, — начал я отвечать, — позорнее голода в стране, которая экспортировала продовольствие, придумать нельзя. Хуже то, что это бедствие стали использовать в качестве демонстрации умышленного геноцида одного народа в пользу другого народа. По всей своей стране поставили памятники, и всех богославов заставляют покаяться в этом геноциде.
— Неужели хохлы? — живо спросил Ленин, словно забыв о том, что он писал в статье «К вопросу о национальностях или об „автономизации“».
— Они, — ответил я.
ebooksa