Но мальчик ответил.
— Привет.
Вблизи он выглядел ещё более худым и болезненным, чем издалека. На голове у него совсем не осталось волос, даже брови вылезли, и Хилари прекрасно знала, что это. Химиотерапия.
— Хилари.
— Люк.
— Можно я посижу тут с тобой?
— Я не возражаю.
Он кивнул, подвинувшись, и Хилари устроилась рядом с ним под деревом. В тени даже в полдень было хорошо. Она уже привыкла к высокой влажности и не чувствовала свой каждый вдох, как в самом начале прогулок.
— Вы странная.
— Да? — искренне удивилась она. — Чем же?
— Тут все сбиваются в группы, а вы одна. Все хотят выжить, но никто ничего не предпринимает, а вы ищете варианты. Все шарахаются от меня, а вы сами подошли. Люди боятся раковых больных, как будто мы своим прикосновением или даже взглядом несем смерть.
Хилари показалось, что с ней говорит маленький взрослый. Такие испытания кого угодно заставят повзрослеть. Но как он здесь оказался? Ведь он совсем ребенок, не больше десяти лет! Неужели доброволец? Или родители решили, что это единственный выход?
— Вы сейчас думаете, что я здесь делаю. А я всего лишь хочу жить, Хилари.
— Это было твое решение? — осторожно спросила она. — Ты наблюдал за мной?
— Наше с Беатрис. И да, и нет. Я не единственный, кого вы здесь заинтересовали, это он мне впервые указал на вас.
— Кто это — он?
Люк внимательно взглянул на неё и под этим взглядом светло-голубых, казалось, почти прозрачных глаз, Хилари стушевалась. Поняла, что на этот вопрос он не ответит. Не может быть, чтобы этот мальчик каким-то образом был дорог Вальтеру. Такие существа не приемлют привязанностей. Тогда кто этот загадочный «он»? Хилари решила оставить эту тему до следующего раза.
— Беатрис твоя мама?
— Мой самый близкий человек. Моя мама продавала меня извращенцам с четырех лет.
Хилари передернуло: она никогда не могла понять женщин, отказывающихся от детей, оставляющих их в домах для сирот на попечении государства. Но лучше уж пусть бросают, чем зарабатывают на них деньги подобным образом.