— Но почему об этой разработке умалчивали столько лет?
— Однажды все рукописи пропали. Мне потребовалось приложить немало усилий и средств, чтобы найти эти документы в одном захолустном архиве.
Смирнов забрал у Коржина папку.
— Я подумаю над вашим предложением.
— За вас уже все придумано, Виталий Анатольевич, осталось сделать. Джентльмены, — c коротким кивком Филиппов открыл дверь, над которой терпеливо караулил зонт, и подобно фантому исчез за пеленой хлещущего дождя.
Оставшиеся в салоне мужчины некоторое время молчали.
— Сдайте вашу одежду.
Рокот тарахтящего под полом двигателя сливался с монотонным шелестом плещущихся о борта катера волн. Маленькую каюту с равными промежутками озаряли бледные сполохи маяка.
Она не помнила, как оказалась в лодке. Сильно болела голова — действие усыпляющего вещества еще не закончилось. Какую дрянь ей подсыпали? Скорее всего, барбитал… Когда Аня наконец осознала, где находится, то чуть вновь не упала в обморок от страха. Вот чем ей отплатили за преданность! Из глаз, полосуя щеки остатками косметики, хлынули слезы бессильной злобы и обиды на саму себя.
Быстры же они на самосуд. Пленница скоро сообразила, что звать на помощь и колотить в толстое стекло единственного иллюминатора было бесполезно. Не сбиваясь с курса, управляемый автоматической системой навигации катер вез Аню в некогда заброшенный Кронштадтский форт «Обручев», а ныне — самую страшную российскую тюрьму.
Ни персонала, ни охранников. Даже находящиеся в соседних камерах заключенные никогда не слышали друг о друге. Шансов на побег — ноль. Запертый в акватории Финского залива, полностью автоматизированный каземат в виде гигантского серого куба, возведенного из монолитных многотонных плит, невозможно было обмануть.
Из вещей оставили только одежду, да и с ней теперь предстояло расстаться, словно таким образом расплачиваясь с курсирующим между городом и тюрьмой судном-Хароном, раз за разом доставлявшим в механическую обитель новых оступившихся жертв. Но сейчас Аня была совершенно одна. Для нее потрудились сделать «приятное» исключение. Много чести. Покорно засунув в выехавшее из стенки ведро с откидной крышкой галстук-бант, блузку, брюки и сапоги, она съежилась на обжигающем ягодицы холодном полу и обхватила прижатые к груди коленки руками.
— Сдайте вашу одежду, — вновь безучастно потребовал динамик.
С выжигающим душу бессилием, поборов остатки стыда перед взглядом невидимой камеры, Аня стянула и побросала в урну кружевные лоскутки дорогого бель я. Сжалась как воробей. Маленькая, растрепанная, никому не нужная.
— Сдайте вашу одежду.
— Крестик не сниму, — глухо отозвалась она, закрывая ладонью золоченую нить на острых ключицах.
Словно принимая ответ, крышка захлопнулась, и урна издала короткое «бзы-ы-ыть!».
— Одежда утилизирована, — отчитался компьютер.
Из стены рядом с Аней выскочил ящик, в котором лежали сложенные шерстяные рубаха и штаны. Арестантка с облегчением натянула их на себя.
— Возьмите гигиенический комплект.