Головоломки,

— Боже мой, боже мой… — Миронова прижала пальцы рук к щекам и стала тихонько раскачиваться, как китайский фарфоровый божок. — Они все мертвы. Кеша мертв… Сорокин и этот ужасный Максютов тоже мертвы. Вы знаете, Николай Андреевич, этот Максютов меня ужасно пугал. Если бы на свете существовали колдуны, то он был бы именно таким колдуном. А вот теперь он мертв. Как странно…

— Екатерина Семеновна, — позвал Павлюков, которому вдруг захотелось, чтобы она замолчала. Воспоминания были невыносимы для него.

— Их всех убило чудовище, которому я даже названия не могу подобрать, — продолжала Миронова, словно не слыша. — За что? Почему? И что вообще делал там у костра этот Максютов? У костра, выложенного крестом…

— Екатерина Семеновна, — сказал Павлюков погромче.

Она вздрогнула, словно очнулась, как будто приходя в себя от кошмарных воспоминаний.

— А? Что?

— Пейте чай, а то остынет, — мягко сказал Павлюков. — Вы о чем-то начали говорить, — стараясь быть как можно более тактичным, вновь напомнил он.

— А, да, конечно, — Миронова глубоко вздохнула, взяла чашку и осторожно отхлебнула горячий чай. — Конечно, — повторила она. — Не знаю, насколько это теперь актуально. Но мне почему-то кажется, что это очень важно.

— Что именно, Екатерина Семеновна? — терпеливо спросил Павлюков. — Да вы берите конфитюр, он вкусный. Ешьте и рассказывайте.

— Помните, я уехала в город с образцами костей проводить анализы, а вы остались на раскопках?

— Помню. Я все помню, — сказал Павлюков.

— Мы с Кешей уехали, — уточнила Миронова. — Это очень важно. Анализы я проводила на факультете биологии Свердловского Университета. Там один анализ длительный, для окончания реакции требуются почти сутки. Проблем с тамошним начальством не было. Кеша все устроил. Все-таки он сотрудник КГБ… был. Вот мы и остались на ночь в лаборатории, вдвоем. Кеша настоял, сказал, что меня надо охранять. Он чудесный мальчик… был. — На скулах Екатерины Семеновны вновь вспыхнули красные пятна. — Короче, там все и случилось. Он потерял голову. Я… тоже. Ну и… все произошло.

— Да что произошло-то? — не понял, к чему она клонит, Павлюков.

— То самое, что происходит между… мужчиной и женщиной… когда они остаются одни, — красные пятна на скулах уже разошлись, расширились на все щеки, а кончил ее носа, напротив, стал пронзительно белым.

— Извините, Екатерина Семеновна, — сказал Павлюков, — но я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете. Что тут может быть важного? Конечно, — тут же исправился он, — для вас это важно. Но только для вас. И пусть остается с вами.

— Нет, вы не поняли, — она печально покачала головой. — Дайте досказать до конца. Эта реакция не просто идет сама по себе — я имею в виду, при анализе. Надо добавлять определенные вещества — компоненты. Регулярно, по часам. С точностью до минуты. От точности внесения добавок зависит результат анализа. Когда мы занялись… этим… Короче, я все забыла. Вернее, потеряла чувство времени. Но это уже не так важно. Я опоздала с добавкой. Намного. Минут на двадцать. И еще, как мне теперь кажется, второпях капнула не ту кислоту. Понимаете?

— Начинаю понимать, — медленно произнес Павлюков. — Вы хотите сказать, что сомневаетесь в результатах анализа.

— Нет, — сказала Миронова. — Не сомневаюсь. Теперь не сомневаюсь. Я просто уверена, что результаты были неверными.

— А почему вы пришли ко мне? — спросил Павлюков. — Ну, пусть ваши анализы неверны и кости, которые мы обратили в прах, были не останками царя Николая, а значит, и не его детьми, если я правильно понимаю генетику. Но какое это имеет значение теперь ? Все кончено, Екатерина Семеновна. Все кончено, история эта закрыта и сдана в архив. Не будет никакой правящей династии, никаких пассионарий. Понимаете, все кончено.

Павлюков уговаривал ее, как ребенка, говоря убедительным голосом, пытаясь смотреть ей в глаза, которые она все время отводила в сторону. Но сам он при этом далеко не был убежден, что все действительно кончено. «Не прошло еще время ужасных чудес», мельтешила в голове невесть откуда вычитанная фраза. И она, казалось Павлюкову, как нельзя лучше олицетворяла сложившуюся действительность.