Враг невидим

22
18
20
22
24
26
28
30

— Помню. Идём, по дороге спрошу.

— Куда идём? А! Не нужно никуда идти, ничего с твоей женщиной не случится, она уже поднимается по лестнице. Ну, вот!

— Принесла галеты и сыр! — радостно объявила мисс Фессенден. — К элю будет хорошо. И ещё кружки, у тебя ведь нет лишних, — она поставила на стол плетёную корзиночку, прикрытую салфеткой. — …А о чём вы секретничали? У вас какой-то заговорщицкий вид.

— Ни о чём, мы ещё не успели. Просто я придумал, как найти убийцу. Гвиневра, ты ведь умеешь подслушивать чужие мысли? Отчего бы тебе не побродить по школе…

— Стоп. Не продолжай. Всё равно ничего не выйдет! — прервала его фея, и вид её стал мрачнее тучи.

— Разве ты не хочешь нам помочь? — удивилась Эмили.

— Разве тебе самой не интересно, кто убийца? — подхватил Веттели, он уже знал, чем можно пронять не в меру любопытную фею.

— Хочу! Интересно! — буркнула та, насупившись. — Только мысли я подслушивать не умею. Вот.

Веттели не верил своим ушам.

— Как не умеешь?! Да ты только этим и занимаешься! Я едва успеваю подумать, а ты уже отвечаешь, мне и рта не приходится раскрывать.

— Правильно, — подтвердила Гвиневра удручённо. — Так оно и происходит. Только это не я читаю твои мысли, а ты, сам того не замечая, используешь безмолвную речь. Тебе кажется, будто просто подумал — на самом деле, сказал так, что всем окрестным фейри слышно. С вами, людьми, такое часто бывает… в смысле, с теми, у кого есть примесь старшей крови: без специального обучения воспринимать чужую безмолвную речь не способны, зато сами болтаете почём зря. Знаешь, как бывает забавно! — она хихикнула.

Пришла очередь Веттели хмуриться, слова феи его отнюдь не порадовали.

— Теперь знаю.

— А знаешь, так молчи. И даже не думай о том! — велела Гвиневра и погрозила пальчиком. — На самом деле, это большой секрет. Мне здорово достанется, если наши узнают, что я проболталась людям. Смотрите, не подведите меня, ведь я вам как родным открылась!

— Постараемся, — сдержано обещал Веттели за двоих. Он был расстроен: досадно, когда твои великолепные идеи терпят сокрушительный крах. Но может быть, ещё не всё потеряно?

— Скажи, кто-нибудь ещё в школе, кроме меня, употребляет безмолвную речь?

Фея наморщила лоб, припоминая.

— Да, есть такие. Несколько мальчиков, несколько девочек, но они глупы, и слушать их неинтересно. Профессор Инджерсолл, но его тоже неинтересно слушать, слишком уж он умный и погружённый в педагогику. Как начнёт рассуждать о воспитательных методиках и системах — тоска берёт. Ещё одна из классных наставниц девочек, такая молоденькая, рыженькая. Она думает только о том, как бы выйти замуж, и чахнет по твоему приятелю Токслею, ты ему при случае намекни, что бедняжка совсем извелась… Кто ещё? Да! Ещё, разумеется, бедный Огастес Гаффин, поэт. Вот у кого голова чем только не забита! Клад бесценный, а не голова! Между прочим, тебя он терпеть не может.

— Это я знаю, — вздохнул Веттели с сожалением. — Правда, так и не понял, за что.

— А ты постарайся понять, — Гвиневра задушевно похлопала его по плечу (для этого ей пришлось взлететь — и не поленилась же!). — Гаффин — личность творческая, тонкая, ему нужны поклонники и особенно, конечно, поклонницы. Он год за годом создавал, холил и лелеял свой, если так можно выразиться, «сценический образ» — вживался в него, срастался с ним, пока окончательно не превратился из миловидного, но вполне заурядного подростка в экстравагантного и экзальтированного, болезненно изнеженного юношу, чудака, оригинала, покорителя девичьих сердец. Ему нравится быть в центре женского внимания и сочувствия, нравится, чтобы им восхищались и чтобы его жалели. И всё это у него было, он этого достиг, и женская половина Гринторпа легла к его ногам.