Наконец, с наступлением весны новый лорд-депутат Уильям Скеффингтон замыкает кольцо осады вокруг Майнута. Томас успевает покинуть его в последний момент лишь с несколькими бойцами, оставив всех прочих под началом своего молочного брата Кристофера Парезе, которому десятый граф Килдэр доверяет, как самому себе. В замке вдосталь продовольствия и воды, его мощные стены вздымаются ввысь подобно горным вершинам, и Кристофер клянется продержаться минимум полгода, оттянув на себя как можно больше правительственных войск, тем самым предоставив господину свободу маневра и драгоценное время.
Так оно поначалу и было: связав осадой руки лорда-депутата, Фитцджеральд отправился в Оффали, рассчитывая набрать там новых людей. И это ему даже удалось, но, как оказалось, судьба готовила ему жестокий удар: уже на обратном пути отряд настигли многочисленные слухи о том, что неприступный Майнутский замок пал на исходе первой недели осады, и практически весь ее гарнизон был истреблен. Но главное, существовали неопровержимые доказательства того, что человек, под покровом ночи впустивший английских солдат в замок, был не кто иной, как Кристофер Парезе!
После таких новостей большинство новобранцев поспешили вернуться по домам, и в итоге с Томасом осталось едва ли не меньше людей, чем было в самом начале мятежа. Фитцджеральду не оставалось ничего другого, как попытаться покинуть страну, сохранив если не положение, то хотя бы жизнь и свободу. Но король Испании, некогда клявшийся предоставить ирландскому графу приют в любое время, ныне позабыл о своем обещании. Между тем кольцо вокруг мятежника сжималось все теснее, ведь теперь к правительственным войскам присоединились и многие ирландские лорды – противники Килдэра, стремящиеся обезглавить один из самых влиятельных аристократических родов страны или просто заслужить признательность англичан. Проведя остаток весны и все лето в почти беспрестанном бегстве и стычках с лоялистами, Томас поддался уговорам своего кузена Александра и сдался лорду Леонарду Грею при гарантии сохранения ему жизни и справедливого суда, после чего был доставлен в Лондон. Туда же в течение следующего полугода привезли шестерых братьев его покойного отца. Всех семерых судили, признали виновными в государственной измене и, лишив всех прав и титулов, повесили в Тайберне. Так закончил свой земной путь Шелковый Томас Фитцджеральд, а род Килдэров навсегда утратил главенствующее положение в стране. Но мало кто знал, что причиной этих печальных событий стали родная кровь, темная страсть и слепая ревность.
– Надо вам сказать, – продолжал Шеймас, немного помолчав, – что есть в человеческой натуре нечто, всегда безмерно удивлявшее меня. Это способность любить и то, насколько любовь, овладев человеком, может разительно его изменить. Ведь согласитесь, что только она способна за единый миг превратить мудреца в простофилю, скопидома – в расточителя, а труса – в героя. Но главное, что именно во имя такого высокого и чистого чувства, как любовь, люди порой совершают самые чудовищные поступки, нисколько не колеблясь и не задумываясь об их последствиях.
Выдав эту глубокомысленную фразу, мистер Мак-Гован вновь замолчал, устремив невидящий взгляд на дрожащее пламя свечи. Я вежливо ждал, разумно предположив, что он находится во власти неких воспоминаний, до сих пор настолько живых и болезненных, что они способны вытеснить настоящее. Однако пауза затянулась настолько, что я заволновался, все ли в порядке с моим новым знакомым, и наконец потянул его за рукав – сначала осторожно, а потом и весьма энергично. Ура! Шеймас моргнул, с некоторым трудом, как мне показалось, отвел взор от горящего фитилька, потом глубоко вздохнул, выдохнул и покачал головой:
– Память. Вы никогда не задумывались, благо она для человека или проклятье?
Я покачал головой и спросил:
– А вы?
– Я? – в голосе мужчины мне на миг почудилась глубоко скрытая боль. – Я совершенно точно знаю, что она для меня… Простите, друг мой. Так на чем я остановился?
– На любви и ее последствиях.
– Да. Итак, как я уже упоминал, у Шелкового Томаса было аж шесть дядюшек. Некоторые из них, как, например, самый молодой, Джозеф, весьма активно поддерживали племянника в дни невзгод, другие были более сдержанны и даже осуждали бессмысленное кровопролитие, призывая замириться с англичанами и не навлекать гнев их короля на всех Фитцджеральдов. Кто из них был прав, а кто ошибался, сейчас сказать невозможно, ибо все шестеро были повешены в ряд. Впрочем, сейчас нас это не так уж интересует. Главное, что у четвертого брата Джеральда Фитцджеральда, Уильяма, было двое детей: сын и наследник Александр и внебрачная дочь Элис. К чести этого господина надо отметить, что он не делал между ними никакой разницы. А поскольку мать Элис, простая служанка, умерла родами всего через месяц после того, как от чахотки скончалась мать Александра, которому тогда было всего три года, отцовская любовь и забота доставались обоим поровну. Юноша и девушка с детства были неразлучны и очень привязаны друг к другу. Но если чувства Элис были именно такими, какие и должна питать добрая сестра к брату, то Александр смотрел на нее совсем иными глазами, и не было для него более прекрасной и желанной женщины в подлунном мире. День ото дня страсть его разгоралась все сильнее, и вот однажды, будучи не в силах сдержаться, он открыл девушке сердце и на коленях умолял стать его женой. Выслушав брата, Элис мягко пожурила его за недостойные мысли и, разумеется, отказалась.
– Даже если бы не было родства между нами, – сказала она, – я бы не смогла стать женой ни одного мужчины на свете, кроме моего нареченного.
– Твоего… нареченного? – едва смог выговорить Александр. – У тебя есть… нареченный? А я… знаю его?
– Конечно, мой дорогой, – ответила, сияя, девушка, подобно всем влюбленным желающая поделиться своим счастьем с каждым человеком на земле и не замечая, какую боль приносят ее слова брату. – Это сын кормилицы нашего милого кузена Томаса, Кристофер Парезе.
– Крис? Но как?.. Когда?..
– Прошлой зимой, на Рождество, когда они гостили у нас, помнишь? Однажды вечером они беседовали о чем-то втроем: кузен Томас, батюшка и Кристофер. Я как раз вошла, чтобы пожелать батюшке покойной ночи, как делаю всегда, когда он дома. Тут-то он остановил меня и неожиданно спросил Криса, нравлюсь ли я ему. Вообрази мое счастье, когда он ответил, что не знает женщины лучше, чище и прекраснее. Тогда батюшка шутливо пихнул в бок кузена Томаса и спросил: «А что, мой мальчик, недурная была бы пара, как тебе кажется?» – «Отменная, дядюшка! – улыбнулся тот. – Я люблю Криса, как брата, и готов ручаться за него пред самим Господом!» Слово за слово, они условились, что ровно через год, если Кристофер будет так же верен кузену, нас обвенчают. Ах, Сандер, скорее бы прошел этот год. Ведь я так люблю его, и он тоже любит меня, я в этом уверена!
Неделю Александр ходил сам не свой, неделю пытался утопить свои чувства в вине или хотя бы забыться в объятиях других женщин, благо недостатка в них молодой и красивый мужчина из рода Фитцджеральдов никогда не имел. Тщетно! И днем, и ночью перед его глазами стояли Элис и Кристофер.
Переубедить отца, зная его неуступчивый, твердый нрав, властность и вспыльчивость, молодой человек даже не пытался. Оставался Томас – блестящий Томас, наследник графского титула, баловень судьбы, чьему острому уму Александр всегда завидовал, несмотря на их разницу в возрасте. Томас, который, выслушав сбивчивый рассказ влюбленного родственника, помрачнел и проговорил, цедя слова:
– Килдэрам в Ирландии нет запретов. Так завещали наши предки, и так должно быть. Лошадь, борзая или женщина – если ты хочешь их, возьми – и к черту тех, кто стоит на пути!
– Так значит, ты поможешь мне?! – воскликнул Александр, с трудом сдерживаясь, чтобы не заключить кузена в объятия.