Призраки и пулеметы ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Чудовище! Морской Дьявол пришел за нами! – в суеверном ужасе возопил кто-то из моряков.

– Отставить разговоры! Это обломки и блики на воде! – стиснув ограждение обзорной палубы так, что побелели костяшки, капитан поборол внутреннее волнение, подогретое суеверием команды, и скомандовал: – Шлюпки на воду! Скорее, помогите им! И передайте остальным, пусть пошевеливаются. Не хватало еще оставить здесь половину флота!

Спасательная операция с поврежденного крейсера, которому изменила удача, и перегруппировка флотилии, торопливо менявшей боевой порядок, сопровождались громоподобным рокотом бушевавшей стихии. На берегу в раздробленных порядках сгрудился перепуганный гарнизон, покинувший лагерь, спешно эвакуируемый непрекращающимся потоком шлюпок и легких катеров, курсирующих от кораблей к берегу. Коптящие автоматоны, поминутно увязающие в песке, неповоротливой вереницей шагали к омываемой волнами аппарели и медленно поднимались на грузовой бот. Механик одного из железных чудовищ замешкался, автоматон опрокинулся, и техники пытались втащить его металлическую тушу в отсек с помощью многочисленных тросов, подгоняя друг друга криками. Остров Нублар сотрясался в последней предсмертной агонии, окропляемый лавой, струившейся пульсирующими толчками по бугристой спине вулкана, словно кровь из раны. В суете и спешке никто больше не думал о плавнике и необъяснимом свечении, сопровождавшем внезапное крушение военного судна.

Бегство британских войск шло полным ходом, когда в рассветных сумерках показалась алая верхушка солнца, на пути к которой растворилось таинственное свечение, испускаемое подводным судном, направляющимся за горизонт. Туда, где отчаянного беглеца ожидало бесконечное море, свобода и неизведанная дорога длиною в двадцать тысяч лье под водой.

Март 2013

Александр Шакилов

Самсоныч

Самсоныч. Так его зовут. Так шутливо звал его русский дедушка, и прозвище это прилипло, заменило собой имя, данное родителями.

Под сорок, лысоват, брюшко любителя эля, одышка, блуждающая улыбка. Джентльмен? Нет, что вы, просто эдакий мечтатель, не растерявший способности любить и прощать. Душечка. Обожает яблоки. Патологически. Вся его жизнь делится на два через раз периода: весна и прочая серость.

И вот – мечтал? получи! – цветение, ежегодный процесс. Ароматно и белым-бело в чужом парке. Самсоныч стоит, украдкой протягивая ладони к лепесткам. Пальчики зудят, чешутся, подрагивают от напряжения – и вырывается из-под ногтей струйка золотистых искр, вьется разнотонной змейкой, шипит, удавкой обвивает кору, душит дерево – и лепестки опадают. Самсоныч возбужден, пот проступил на лбу, стереть бы батистовым платочком, а то каплет… А вот нету, нечем. И вместо опавшего цвета спелые плоды уже. Краснобокие, с зеленцой. Хотел – возьми. Маг срывает, смачно хрустит, доволен: как же, столько ждал!..

Рычанье, слюнявый оскал.

– Рви! Кусай! – кричат.

Парк с белыми статуями, прудиками и фонтанами чужой, на свой-то не скопил, дурак… еще не старый, нет. Клыканов спустили, сволочи, здоровенных догов. Мол, ходят тут всякие, мажут, понимаешь, лучше бы на завод шли – паровозы собирать, у станка годы простаивать, ожидая новых луддитов или пенсии по инвалидности…

– Грызи! Не жалей голодранца!

Самсоныч кряхтит, давя каблуками прошлогоднюю листву. Надувая щеки, лезет через кованый забор. Утробно рыча, разъяренный клыкан хватает аккурат за полу смокинга с атласными лацканами, ни разу не познавшими сигарного пепла. Повиснув и дернувшись всем мускулистым телом, рвет.

Вот ведь… яблочек поел.

* * *

Пахнет… нитками? иголками? швеями-мотористками?

Самсоныч хихикает над собственной шуткой. Несказанной, конечно, ведь как можно? Хозяин atelier, поставивший свою пошивочную вровень с мастерской живописца, глядит недобро, оглаживает длинный ус, а затем, прикусив его, цедит:

– Чего надо?

– Мне бы… я…