Страшный дар,

22
18
20
22
24
26
28
30

При мысли о Джеймсе – здесь, сейчас, – Лавинии захотелось немедленно сделать что-то, что бы прекратило ее существование навсегда. Она с благодарностью вспомнила флакончик с гранулами мышьяка, который мама положила в ее сундучок с косметикой и духами. Мама принимала мышьяк для белизны и гладкости кожи. И считала, что Лавинии тоже пора начать.

Если принять все сразу… А может, лучше высыпать сэру Генри в вино? Но смерть сэра Генри не избавит ее от этих воспоминаний. К тому же убийство могут раскрыть. Тогда Лавинию повесят, и родители будут опозорены. Нет уж. Лучше самой. Никто не догадается, что это не случайность.

Но сначала нужно до сундучка добраться. А лучше бы еще и помыться.

Лавиния позвала горничную. Пришла испуганная Эстер. Подала пеньюар – сиреневый шелк, потоки кружева. Домашние туфельки на горностаевом меху. Как в сказке про Золушку. До того, как неграмотный или одаренный извращенной фантазией переписчик изменил горностаевые туфельки на хрустальные.

– Все для ванны готово. Я только распоряжусь наполнить, – прошелестела Эстер.

Лавиния покосилась на ванну возле камина.

– Не эта. – Лицо Эстер приняло совсем уж мученическое выражение. – Эта ванна для… В общем, для купания ванна в другом месте.

А эта – для чего? Но озвучивать вопрос Лавиния не стала. Она не была уверена, что хочет слышать ответ.

Ванна, предназначенная для купания, была роскошна, как и все здесь. Вода была восхитительно горячей. Губка – восхитительно нежной. Но главное – в ванной все благоухало жасмином. Южным жасмином. Ее ароматом. Лавинии было четырнадцать, когда брат привез ей в подарок флакончик с жасминовыми духами. Юным барышням не положено вовсе пользоваться ароматами, и только когда они начинают выходить в свет – можно надушиться чем-то целомудренным и нежным, фиалкой, вербеной или резедой. Жасмин благоухал томно, страстно, неистово, сладостно. Этот аромат сразу уносил Лавинию в мир ее мечты. К другим берегам. В другие страны. В другую, лучшую жизнь. Разумеется, мама разрешила ей пользоваться духами. Только чуть-чуть, одну капельку. Но Лавиния и так не стала бы тратить много. Флакончик такой маленький, а хватить должно надолго. Когда тот флакончик кончился, Дик привез из Лондона другой, тоже с жасминовыми духами. И новые духи были еще лучше. Дик сказал – они из Италии, где в каком-то монастыре монахи только и занимаются, что готовят духи, душистые воды и душистые смеси. Во втором флаконе оставалась еще четверть. Лавиния особенно бережно уложила его, собираясь в новый дом. Но здесь, в этой ванной комнате, хрустальные флаконы стояли в ряд, маняще сверкая гранями. И как минимум один из флаконов скрывал в себе ее любимый аромат.

– Жасмин. Это его милость приказал купить заранее, наилучшего качества. Духи жасминовые, вода ароматическая с жасмином, попурри с жасмином для вашей комнаты и мыло вот тоже с жасмином, – прошептала Эстер.

– Откуда он знал?

– Но вы же так пахнете. А он разбирается в ароматах. Он во всем разбирается, что для дам предназначено.

Эстер помогла Лавинии искупаться, не замочив волосы. Аккуратно завернула ее в нагретую простыню. Лавиния покорялась осторожным прикосновениям горничной, глядя на себя в зеркало. Все-таки она красивая. Какая же она красивая! Особенно если рассыпать волосы по плечам, когда от влажности они завиваются кольцами. Как жаль скармливать все это могиле. Если бы только сэр Генри был… Пусть старым, пусть гадко пахнущим, но нормальным! Не таким, какой он есть…

Эстер отвела Лавинию в будуар, обставленный в стиле восемнадцатого столетия, и с таким количеством всевозможных коробочек, баночек и флакончиков на подзеркальном столике и в застекленном шкафчике, что Лавиния с трудом удержалась от соблазна немедленно начать все это открывать. И тут ужасная мысль мелькнула у нее:

– Это… принадлежало прежней леди Мелфорд?

– Нет, миледи. Это приготовлено для вас. От прежней леди Мелфорд в этом доме остался только ее портрет. Как и от остальных леди Мелфорд, – с неожиданной жесткостью ответила Эстер.

«От меня даже портрета не останется. Не успели написать», – мрачно подумала Лавиния. Есть, конечно, тот их с Диком детский портрет. Но вряд ли родители отдадут его сэру Генри.

Эстер застегнула на ней дневное платье – из числа новых, темно-голубое, с кружевом. Собрала волосы в простую прическу, оставив несколько прядей у щек. В этом платье и с этой прической Лавиния казалась даже моложе своих восемнадцати лет. Похоже, Эстер знала толк в том, как доставить своему господину визуальное удовольствие, одевая и причесывая его жен. И не только жен, наверное. Вряд ли сэр Генри ограничивался в своей бурной жизни близостью только четырех женщин.

– Милорд ждет вас в чайном салоне. Он приказал накрыть легкий завтрак.

– Сейчас почти четыре.